Охота на изюбря

– Вот именно. Ты можешь приказать убить этого милиционера с Украины, ты можешь застрелить спецназовца, и тебе ничего никогда не будет!

Они остались одни у освещенного козырька. Телохранители то ли где-то притихли из уважения к шефу, то ли были заняты зачисткой места сражения.

– Поехали, – сказал Сляб, – я тебе все объясню.

– Что ты мне объяснишь?!

– Слушай, Ира, вокруг комбината дикая склока. Меня топят третий день. Украинский опер – это еще цветочки. Ты знаешь, что тебя уже разыскивали? Не мои люди?

– А кто?

– Те, кто все это затеял. Ты думаешь, если они убили украинского мента, они с тебя пылинки сдувать будут?

– Почему я? У тебя таких сто штук.

– Это ты думаешь, что сто штук. Они-то меня лучше знают. Они быстро доперли, что тобой из меня можно веревки вить.

Ирина, поколебавшись, села в машину. Откуда-то вынырнули телохранители, скользнули на заднее сиденье.

– Мне надо заехать на дачу, – сказала Ира, – выключить все и запереть.

Когда темно-серая иномарка вновь выползла с Подбельского на асфальтированную дорогу, она не заметила невзрачных «Жигулей», припаркованных чуть позади магазина. В «Жигулях» сидели трое, и один из них внимательно смотрел, как на фоне освещенного зала магазина на мгновение обрисовались силуэты водителя и пассажиров.

– Он на водительском месте, – сказал человек.

– А остальные?

– Не устраивай мясорубки. Он на водительском месте.

Обратно ехали молча. На улице давно стемнело, свет фар выхватывал из ноябрьской мутной тьмы то репейный куст на обочине, придавленный к земле выписывавшим кренделя грузовиком, то обсыпанную талым снегом канаву, то мерзлое мокрое белье, хлопающее на веревке среди облетевшего сада.

Дорога хотя и звалась в девичестве асфальтированной, однако в целом напоминала лунную поверхность, испещренную кратерами от метеоритов. «Мерс» переваливался по ней, как утка, безжалостно царапал брюхо, Ира забилась в угол на заднем сиденье, старательно отодвинувшись от одного из охранников. Охранник был массивный, высокий и слишком походил на хозяина.

Метров через двести Извольский начал приходить в себя и сделал водителю знак остановиться. Машина свернула к обочине.

– Мишка, сядь за руль, – сказал Сляб.

Они поменялись местами, и через мгновенье машина вновь запрыгала, как заяц по кочкам. На электронных часах, вделанных в панель, ярко светились цифры: восемь часов пять минут.

Извольский вынул из кармана телефон и позвонил в РАО «ЕЭС России». Его соединили немедленно, что было неплохим знаком.

– Это Извольский, – сказал он. – Я… словом, это, я опоздал…

Невидимый собеседник в трубке слегка хмыкнул.

– Да в общем это ваше дело, Вячеслав Аркадьевич. Я со своей стороны договор подписал, можете приехать и поставить закорючку, когда хотите.

– Извините, что так получилось, – сказал Извольский. – Я… я вам потом объясню…

Интересно, что он объяснит? Что он бросил все и поехал за сбежавшей от него девушкой? И что если бы он это не сделал, ее бы просто зарезали у продуктового магазина? Что это? Интуиция? Случайность? А если бы ему сказали – или Белопольская АЭС, или Ирина? Наверное, он все-таки выбрал бы АЭС, а потом выл ночами с тоски.

– Я бы все-таки хотел встретиться, – сказал Извольский.

– Завтра в девять устроит?

Извольский скосил глаза на сжавшуюся в уголке Ирину.

– А попозже?

– В одиннадцать.

– Добро.

Извольский спрятал телефон в карман и снова посмотрел на Ирину. Заднее сиденье машины перерезал толстый подлокотник, и поверх этого подлокотника еще стояла большая потрепанная сумка. Из незастегнутого ее верха торчал уголок толстой книги и рукав зимней куртки. Ирина сидела в углу и сосала лапу, как медвежонок.

Извольский спихнул сумку вниз и взял девушку за локоть.

– Что с рукой?

– О бутылку порезалась, – сказала Ира.

Порез оказался довольно глубоким, было даже непонятно, как Ира не почувствовала его, пока не уселась в машину.

Извольский наклонился и стал слизывать темную соленую кровь с узкой ладошки, жадно, как кошка лакает сливки. Ирина вырвала руку, и Сляб неожиданно легко выпустил ее, – больше всего он боялся походить на себя вчерашнего. Директор про себя подивился, как спокойно девочка реагирует на все, что случилось. Другая на ее месте билась бы в истерике. Сляб предпочел бы, чтобы Ира билась в истерике – тогда ее можно было бы обнять и пожалеть.

– А где кот? – неожиданно спросил Извольский.

– У подруги.

– Это хорошо, – почему-то пробормотал Извольский.

– Что – хорошо?

– Кошек не люблю. И собак тоже.

– Почему?

– Не знаю. У нас дома кошка жила, когда я маленький был. Совхоз «Ленинский путь». Подсобное хозяйство АМК. Сразу по ту сторону реки от комбината. Денег не было, еды тоже, мать как раз под суд отдали, мне соседка колбасы принесла, а кошка ее взяла и съела. Я этой колбасы еще два года не видел.

– А за что мать под суд отдали?

– Кур отравила. По пьянке им вместо кормодобавки аммофос засыпала. Триста кур сдохли. Грязное было место, – пробормотал Извольский, – не то город, не то село, с комбината черт знает чем несет, мы городских через речку ходили бить.

– А сейчас там что?

– Все развалилось. Я его продал.

– В каком смысле продал?