Охота на Хемингуэя

Это произошло в четверг, в морозный чикагский вечер, когда завывал ветер, а звезды светили так ярко, что любой моряк мог без труда проложить курс на мою квартиру, расположенную на третьем этаже не оборудованного лифтом дома в Ригливилле. Помнится, меня вовсе не встревожило, когда Скотти не пришел на намеченный нами обед тет-а-тет. Он работал на Международный валютный фонд, выполняя секретные задания, связанные с обращением купюр, и его часто вызывали во внеурочное время, особенно в свете всеобщего экономического кризиса. Поэтому я пожала плечами и сидела, потягивая «Пино Гриджо», поглаживая кота и чувствуя себя в полной безопасности на своих 579 футах над уровнем моря. И пока любовалась облаками, заволакивающими луну, не заметила огромную волну, подкравшуюся сзади. Я думала, что знаю о Скотти Стюарте все, но понятия не имела о самом важном.

По истечении двух сводящих с ума дней, когда о Скотти не было ни единой весточки, копы согласились наконец объявить его в розыск. Следующие четыре месяца я вела расследование. Точнее, пыталась вести. Не было ни малейшей ниточки, ни крошечной зацепки, способной подсказать, что с ним случилось или куда он делся. Его машина исчезла, сотовый телефон и кредитки не были в обращении, никто не видел и не слышал Скотти. Он не пользовался самолетом, не покупал билета на поезд или автобус. Каждый день я доставала копов из участка, звонила приятелю Скотти из министерства финансов, Гарри Марли, с которым пересекалась в деле с фальшивомонетчиками из «Хай-Даты», постоянно находилась в контакте с Джерри Фрелингом, боссом Скотти. Но как бы ни лезла из кожи вон, результатом являлся большой жирный ноль. Никаких следов, никаких намеков. Даже тетя Элизабет, наделенная даром ясновидения, не могла помочь. «Все впустую, Ди Ди, — говорила она. — Я пытаюсь изо всех сил, но вижу только темную воронку и больше ничего».

Это заявление и факт, что нет ни единой зацепки, сводили меня с ума и пугали все больше. Любой ценой надо было выяснить, что же случилось. Я забросила всю остальную работу, занявшись одним этим делом, и продолжала расследование, обыскивая все углы, до каких могла добраться.

Потом как-то раз, поздним вечером, мне в дверь позвонили. Я лежала вместе с котом на диване, свернувшись калачиком. Меня словно током ударило: Скотти! Я припала к глазку, молясь, трепеща и надеясь. Не повезло. За дверью стоял человек, которого я никогда не видела — здоровенный детина, широкоплечий, с короткой стрижкой и в очках в стальной оправе. На полицейского вроде не похож, но кто скажет. Вздохнув, я приоткрыла дверь на цепочке — на такую ширину, чтобы видеть гостя, но не дать моему коту породы рэгдолл, Кавалеру, выбежать в коридор. Откуда мне было знать, что даже через такую узкую щелку может хлынуть волна и сбить с ног?

— Ди Ди Макгил?

— А кто спрашивает?

Незнакомец сунул мне под нос значок Секретной Службы, но фамилию на нем предусмотрительно загородил большим пальцем. Колени мои подкосились, пришлось ухватиться за дверь.

— Прекратите розыск Скотти Стюарта, — почти шепотом сказал он.

— Что?

— Слушайте внимательно, повторять не стану. Он в программе защиты свидетелей, и ваши поиски не сулят добра ни ему, ни вам.

— Но…

— Никаких «но»! Вы и так создали столько проблем, что даже не представляете. Бога ради, прекратите его искать, если хотите, чтобы он оставался в живых.

Значит, Скотти жив! Но можно ли доверять этому типу?

— Где Скотти…

Но не успела я произнести следующее слово, как агент повернулся и поспешил к лестнице, успев выскочить из подъезда раньше, чем я вышла на площадку.

С того дня минуло четыре месяца. Расследование я остановила. Да и выбора не оставалось: не было никаких версий или догадок, и я не могла и не хотела рисковать тем, что могу навлечь на Скотти опасность. Я пережила стадии беспокойства, гнева, страха и печали, да, прошла через все по очереди. Даже стадия «У нас всегда остается Париж» осталась позади. [1]Теперь я вступила в стадию, когда никого не хочется видеть, и, как правило, провожу вечера дома, наедине с котом Кавалером. Запасшись едой, мы пялимся в телевизор, как пожилая супружеская пара.

У отца была любимая поговорка: «Позволь своим желаниям грызть тебя». Именно ей я сейчас и следовала, отправившись по той же тропке, какую избрала после гибели своего жениха Фрэнка несколько лет назад. Попала в колею, и это была часть проблемы. Полагаю, именно поэтому Том Джойс, мой лучший друг, хозяин хорошо известного в Чикаго магазина редких книг, отдал мне свой билет на документальный спектакль про Хемингуэя, показ которого должен был состояться в Северо-Западном университете.

— Я жду посетителя, поэтому не могу пойти, — заявил он, вкладывая билет мне в руку. — Иди ты.

— Я?

— Не ради себя, так ради меня, — взмолился Том. — При взгляде на тебя на ум приходит слово «морибунд».

— Латынь, прилагательное, означает состояние умирания.