Охота на Химеру

Будь я человеком, я бы просто забилась в истерике. Но для Химеры такой простой способ снять стресс был недоступен. Хотя осознание того, что со мной происходит, немного помогло. Я прекратила бессмысленные метания и, наконец, сосредоточилась на Омском, точнее — на его компьютере. Следовало действовать очень и очень осторожно — Феникс был совсем рядом. Его кокон дышал огнем, а если он почувствует мое присутствие… Его я тоже боялась. Причем боялась иррационально — так человек может бояться паука или змею. Страх, на который реагируешь настолько автоматически, что тебе даже не приходит в голову что можно иначе. Страх, который может свести с ума, если человеку не оставить никакой лазейки. Если страх потерять Виктора был мне понятен, то страх перед Фениксом — нет. Ему вообще не было никакого логического объяснения.

Аккуратно, словно балансируя на натянутом канате, я потянулась вперед. Самое важное было сейчас не позволить обнаружить свое присутствие. Я была близко к Фениксу — намного ближе, чем подбиралась когда–либо раньше. И теперь видела кое–что новое — от его кокона исходили тонкие полупрозрачные канаты, охватывающие пространство, иногда входящие в потоки, иногда огибающие их. Мое любопытство было разбужено — и я подошла еще ближе, пытаясь понять, что же это такое.

Я наклонилась к канату, и он тут же медленно задрожал, словно реагируя на мое присутствие, а я в испуге отступила. Его колебания тут же прекратились, и он опять повис неподвижно. И тут до меня наконец дошло — я и сама была способна на такое, просто вряд ли выбрала именно такую форму. Система раннего оповещения и защиты. Я была права — даже если Царев отдаст приказ ликвидировать Феникса, им это не удастся. Он проснется раньше — при первом же признаке угрозы.

Осторожно лавируя между нитями и стараясь выбирать самые медленные потоки, я осторожно проскочила мимо. Теперь передо мной была цель — та самая, откуда мне пришло письмо Омского. Теперь мне стал ясен еще один момент — почему–то сообщение было единственным. Омского блокировали — причем блокировали довольно хитро — но для меня это помехи, естественно не составило. Я обошла защиту, словно ее не было, и наконец, вошла непосредственно в его компьютер.

Находящуюся в нем информацию я впитала мгновенно, и тут же получила доступ к камерам наблюдения самого бункера. И тут же увиденное сорвало с меня последние остатки самообладания и цивилизованности — Омский избивал Виктора. Я больше не контролировала себя — что–то темное, безумное поднялось из глубины души и накрыло меня с головой, сметая остатки терзаний, боли и здравого смысла.

Я вышла из потока прямо за спиной Омского и одним ударом отбросила его прочь. Клубящаяся во мне ярость была так сильна, что я даже не пыталась больше себя сдерживать. Екатерина Дымова умерла окончательно и бесповоротно — ее место заняла Химера.

Омский сполз по стене, а в его глазах горел ужас. Я бросила всего один взгляд на окровавленное лицо связанного Виктора, после чего медленно, очень медленно скользнула к Омскому, не отрывая больше взгляд от его лица и наслаждаясь его страхом. Он завопил и бросился бежать, но и эту попытку я пресекла в зародыше, отбросив его обратно к стене. Я не собиралась играть с ним в кошки–мышки. Мне нужно было другое.

Сквозь пелену безумия до меня доносились его крики и голос Виктора, но они скользили мимо. В первый раз я убивала человека не в аффекте — а сознательно, стремясь причинить ему как можно боли. Я била его короткими ударами тока, давала отойти и била опять, смотря, как ужас и боль на его лице переходят в безумие. Так умирала Екатерина Дымова — точно так же долго и мучительно. Едва эта мысль дошла до моего сознания я остановилась. Ярость схлынула — я стояла, а у моих ног ползал скулящий Омский. Я замерла, прислушиваясь к себе, понимая, что уже изменилась необратимо. Потом посмотрела на Виктора и его взгляд, полный страха, сожаления и чего–то еще трудноуловимого, окончательно завершил изменения. Я склонилась к Омскому и совершенно хладнокровно добила его одним ударом. Не обращая больше абсолютно никакого внимания на тело на полу, направилась к Виктору и принялась развязывать веревки на нем.

Он явно пытался что–то сказать и не мог. Я не обращала на это внимания. Для него я тоже стала монстром. Для всех. Но это не имело никакого значения. Я знала, что все равно буду защищать его — до своей последней связной мысли — и мне было почти все равно, что он сам скорее всего предпочтет никогда со мной не сталкиваться. Что в его глазах я теперь всего лишь чудовище. Слишком поздно. Я действительно больше не была человеком.

Веревки упали вниз, и Виктор с трудом уселся на кровати. Я немного отступила назад, давая ему прийти в себя и смотря как он растирает руки.

— Надо выбираться отсюда. — Он с трудом встал на ноги. — Надо…