Охота на Князя Тьмы

– Не стоит. Мне просто нужно поспать.

Девушка заметно скисла, но спорить не стала. Поклонилась и исчезла в одной из комнат.

Сон долго не шел. И причиной тому было не отсутствие желание, а летающее по моей комнате наглое привидение.

Передразнивая висевшие на стене часы, оно повторяло за секундной стрелкой – тик-так, тик-так. Выходил все тот же гул, но в замкнутом пространстве он звучал так пугающе, что даже мне, с моими железными нервами, становилось не по себе.

В конечном итоге я все же провалилась в черную дыру, а когда снова разлепила глаза в спальне было темно.

Огляделась.

Тишина. Никого.

Обрадовавшись, что галлюцинация исчезла, я вскочила на ноги и поправила помявшееся платье. Зажгла стоявшую на столе лампу. Взяла ее в руку и поняла, что, за все это время, так и не исследовала комнату, где жил мой двойник.

Шкаф с одеждой. Сундук с бельем. В тумбочке томик романтических стихов. Под кроватью пусто. А вот под матрасом меня ждало долгожданное открытие – исписанная от руки тетрадь. В простонародье – дорогой дневник.

«Тобой живу, тебя любя,

Ах, как же злюсь я на себя

От страха не найти мне слов,

Зачем нужна ты мне – любовь?»

Я, конечно, тот еще ценитель поэзии, но прочитав несколько страниц подобных «шедевров», уже не сильно удивилась незавидной судьбе своего двойника.

Сплошные любовные сопли. Сердечки на полях. Оды глазам, волосам, губам мужчины, из которых, если собрать воедино, вырисовывался вполне себе определённый портрет графа Бабишева.

«Я отобедала. Я вышла на прогулку. Я сходила в туалет».

Последнего в дневнике не было, но я вполне могла додумать. Сонина жизнь протекала монотонно, радуя разве что меняющимися нарядами и картинами окружающей природы.

Я уже хотела закрыть тетрадь, но глаз зацепился за нехарактерный взрыв эмоций на последней странице. Так-так-так… это уже интересно!

«Она снова докучала мне своим обществом на вечере у Корниловых. Грозилась написать в газеты, предать огласке… Успокоилась бы уже! Видит бог, маменьку с папенькой этим не вернешь».

Что там за дама, интересно? И чем она грозила Соне? При чем тут ее погибшие родители? Может Инесса Ивановна в курсе? Спрошу, как предоставится шанс.

Пока я ломала голову, в желудке начало урчать, напоминая о пропущенных обеде и ужине. Спрятав тетрадь обратно под матрас, я поднялась, взяла лампу и направилась на поиски ночного перекуса.

В доме царила тишина. Лишь под ногами скрипели половицы. Я минула гостиную, где проходил сегодняшний завтрак. Нырнула в комнатку, откуда с подносом появлялась Глаша. И оказалась на кухне.

Металлическая печь в углу еще не успела остыть и излучала тепло. Деревянные шкафы были забиты посудой. Холодильника, или чего-то похожего на него, не наблюдалось. Как и остатков ужина. Где они хранят продукты?

Ноздри раздувались, улавливая запах копченостей. Наконец, глаз зацепился за свисающую с потолка палку колбасы. Я схватила лежащий на столе нож, отрезала половину, села на стул и откусила бoльшую часть.

Тут-то меня и поймали.

Внезапно зажегшийся свет заставил меня ненадолго зажмуриться. В проеме застыла одетая в длинную ночную рубашку фигура. Чей голос явно принадлежал моей тетушке.

– Сонечка, да разве ж можно то? – всплеснула она руками и крикнула в коридор. – Глаша!

Девушка будто караулила за углом. Залетела на кухню простоволосая, в такой же длинной и белой рубашке, с накинутой на плечи шалью. Охнула и исчезла, чтобы появиться через минуту, уже с косой и в форменном платье с белым фартуком.

– Блахародная барышня, а крадетеся аки тать в ночи, – покачала она головой. – Меня б кликнули. Я б живо на стол собрала.

– Не хотела беспокоить, – пожала я плечами, наблюдая как из подсобного помещения, откуда на кухню валил белый пар, принялись выносить подносы с едой.

Я попыталась заикнуться о бутерброде с колбасой и сыром, но Глаша была неумолима. Усадила меня за стол, напротив тетушки, и начала расставлять тарелки, с придыханием комментируя каждое лежащее на них блюдо.

– Испробуйте икорки осетровой, барышня. На хлебушек, да пожирнее. Груздочки соленые. Я сметанки не жалела. Судак заливной, да с балычком жаренным. Холодец накладывайте, говяжий. Пальчики оближите. Щас еще борщец принесу. Ах, голова садовая, там же утка томится! Утка с репой!

У меня, кажется, даже слюна по подбородку потекла. Благо никто не заметил. Девушка убежала обратно в подсобку, что служила в доме холодильником, а тетушка с упоением икру по хлебу размазывала.

И откуда у нее, спрашивается, такая осиная талия? Вот бы и мне гены передались. А то я, такими темпами, в колобка за неделю превращусь.

Только я потянулась вилкой к холодцу, как воздух над Инессой Ивановной пошел рябью. А через мгновение уплотнился, превращаясь в призрачный образ порядком надоевшей мне женщины.