Признаюсь, я несколько растерялась. Особенно, когда, обернувшись, увидела стоящего передо мной верзилу, с густой соломенной бородой и подбитым в бою глазом. Судя по фартуку и метле в похожей на лопату ручище — это был дворник. Но вот вопрос, чего он такой сердитый?
— А тебе, голубчик, какая печаль? — поинтересовался Гордей.
— Такая, что ежели не ответишь, в лоб дам. И с барышней вместе в участок свезу. Тут недалече.
— Ну свези, попробуй, — недобро усмехнулся Ермаков, перед тем как достать из кармана книжицу и ткнуть ею в лицо незнакомцу.
Тот читал медленно. А закончив, резко побледнел. Отступил на шаг. Перекрестился.
— Не признал, ваше благородие. Прощеньице просим.
— Бог простит.
Дворник, назвавшийся Никифором, пожаловался, что во дворе, со вчерашнего вечера, крутятся непонятные личности. То появятся, то исчезнут, то снова тут как тут. Решил с утра городового кликнуть, а вот они мы. На ловца, как говорится…
Гордей о филерах говорить ничего не стал. Но успокоил, что люди это свои. По делам государственной важности. Никифор тут же выпрямился во весь рост, вытер грязные руки о фартук, поправил съехавшую номерную бляху и заискивающе уставился на Ермакова.
— Помочь чем, ваше благородие? Эт я запросто.
— Ты мне, любезный, вот что скажи. Госпожа Алевтина Максимовна Немировская знакома тебе будет?
— Как же, приятельствуем, — закивал мужчина.
— Когда виделись в последний раз?
Дворник задумался.
— Когда ж? Да второго дня дело было. Вечерело уж. Она из блудилища свово шла. Я двор мел. Разговорились. Алевтина хорошая баба, видная. Мужики вслед свистят. Но нос не задирает. Доброго слова не жалеет. В деревню свою, поди, укатила. Собиралась она…
— Сама об том сказывала?
— Так точно-с, сама. Давеча чарочку мы с ней опрокинули. Плакалась, что семья ейная из староверов. Живем в просвещенное время, а они свои заветы все блюдут. Молются по пять раз на дню, лоб расшибают. В пятницу мяса не едят. В субботу из дому ни ногой. Глупость неимоверная. Вот она и сбегла до Китежу. К билетным прибилась, как сыр в масле катается. Да все неймется ей. Мается, душа-голубушка. До дому, говорит, возвертаться хочу. Батюшке с матушкой в ноги упасть, прощеньице просить. Дура, говорит, была. Жила б нынче при мужике, и с дитем. Ну, енто бабская доля така…
Тяжело вздохнув, Никифор развел руками. А материализовавшееся за его спиной привидение, что все это время кружило поблизости, грустно покачало головой.
— Гости к ней захаживали?
— Никак нет, ваше благородие. Сама по себе гуляет как кошка. А в дом посторонних не водит.
— Совсем никого? — не выдержала и уточнила я.
— Никого… — ответил он и тут же нахмурился. — Окромясь братца ейного. Два раза навещал. В том годе и еще с месяцок где-то.
— Как звать братца? Приметы какие? — прищурился Гордей.
— Звать? Вот уж чего не ведаю, того не ведаю. Здоровый мужик. Волосы под шапкой не видать. А лицо я не разглядывал. Далече шел, да и темно было.
— Еще чего необычного видел? Может, вокруг дома ее кто терся?
— Я за энтим строго слежу, господин пристав. Двор у нас тихий, чужие на лазают.
— Кто ж тебя тогда синцом наградил? — хмыкнул Гордей.
— Каюсь, грешен, — повинился дворник. — Третьего дня вечером возвертаюсь, значит, к себе в каморку. Глядь, а на столе бутыль. Цельный. Уж как я обрадовался — чудо из чудес. Да токмо намешали там чего-то не того. Малеха хлебнул и все. С ног наповал сбило. Утром оклемался, — он ткнул себе грязным пальцем в нижнее веко. — Вот с энтим красавцем.
Посчитав, что от дворника ничего больше не добиться, Ермаков поспешил закончить допрос.
— Спасибо, мил-человек, удружил. Ключи от квартиры Алевтины Максимовны имеются?
— Ну а как же? — схватился тот за бок, где к ремню была пристегнута внушительная связка. — Все при мне.
— Веди тогда.
Даже если Никифору было любопытно, что такого натворила Алевтина, что по ее душеньку наведалась полиция, интересоваться он не стал. Отворил подъездную дверь и направился вверх по лестнице. Пристав поспешил следом. Пришлось его догонять.
— Гордей Назарович, признайтесь, вы думаете о том же, о чем и я?
— Вы, Софья Алексеевна, барышня уникальная. Думы ваши — загадка.
— А все-таки? Вам ничего не показалось странным?
— Показалось… Чудеса уж больно здесь затейливые. Бутылки с неба на дворников падают.
Я закивала, порадовавшись, что нас с приставом посетила одна и та же мысль.
Дом, где проживала Алевтина, по рассказу Никифора, относился к доходным, но совсем дешевым. На этаже, в ряд, по десять квартир. Все они тесные. И обходятся неприхотливым жильцам по синенькой [1]
в месяц.Как он сам выразился «дороговато». И увидев помещение изнутри, я была вынуждена согласиться.
Полутемная крохотная прихожая, с трудом вмещала в себя двух человек. В одной единственной комнатушке стояла почерневшая со временем печь. На железной кровати лежало ватное одеяло. Ютившийся в углу ящик, судя по выглядывающей из него одежде, служил Немировской чем-то вроде шкафа. На придвинутом к облезлой стене узком столике лежали остатки еды и cтоял пожелтевший самовар.