Сам же хозяин, уже без шубы, которую заменил домашний халат из темного бархата, что гляделся на внушительных плечах почти мантией, восседал в кресле, своей массивностью напоминавшем королевский трон. Сетка на седой голове придавливала папильотки. А унизанные перстнями волосатые пальцы, сцепились в замок и лежали на самой верхушке необъятного пуза.
Толстое лицо Тичикова покрывали паутинки лопнувших сосудов, красноречиво свидетельствующих о переедании, и отталкивающего вида струпья, похожие на последствия какой-то болезни. Мужчина, несомненно, любил выпить, питался отнюдь не полезной пищей, о спорте даже не слышал и запросто мог умереть во сне.
— Вечер добрый, гости нежданные! — причмокнул он толстыми губами. Голос его скрипел, как песок на зубах, а мелкие глазки перебегали с Гордея на меня и обратно. — Чем обязан визиту?
— Низкий поклон вам, милостивейший Евлампий Евсеич, — согнулся в три погибели пристав, еще и ладошкой вид сделал, будто пол метет. — Позвольте представься — Конюхов Богдан Тихомирыч. С рекомендациями я к вам, от столичного купеческого общества, стало быть.
— И кто ж из общества вас рекомендовал, любезнейший?
— Столпин Георгий Иваныч, Сорняков Матвей Филлипыч…
Видимо, названные Ермаковым люди были знакомы Тичикову. И самое главное — внушали доверие. Так как он, не без некоторых усилий, все же поднялся с кресла, подошел к нам и протянул Гордею руку.
— Мое почтение, — он повернулся ко мне. — А барышня эта… кто будет?
Мой ответ, судя по всему, не подразумевался, так как взгляд Тичикова снова вернулся к приставу.
— А эт жинка моя, Ефросинья Никифоровна. Вы уж простите, что как снег на голову. В гостиницу недосуг было. С поезду поспешали к вам.
— С какой такой целью? — нахмурился купец.
— Подарок к святкам от купцов столичных привез. Велено было кланяться и лично в руки переедать, — с этими словами, Гордей вручил мужчине прикрытую узорчатым платком корзину, от которой за верстку несло терпким запахом копченой рыбины.
Ермаков ее долго на рынке присматривал. Чихал, морщился, но выудил-таки из потаенных недр здорового осетра. Одарив его редким шансом украсить купеческий стол.
Тичиков корзину принял. Поднес к носу, откинул платок и сделал глубокий вдох.
— Настасья, — раздался в гостиной его скрипучий бас. — Тащи самовар!
Тичиков явно не привык церемониться с собственной прислугой. Вышколил так, что все приказы выполнялись быстро и беспрекословно. А потому не прошло и пары минут с нашего представления, как мы с Гордеем расположились плечом к плечу за накрытым купеческим столом, и медленно цедили поданный на блюдечках чай.
Сам же, сидящий во главе хозяин дома, выбрал напиток покрепче. На многочисленную закуску не глядел. Предпочитая занюхивать каждую опрокинутую в себя рюмашку сливовой настойки — мощным кулаком.
— Ну, сказывайте, уважаемый Богдан Тихомирыч, — заметно подобрев, откинулся он на спинку стула. — Как в столице торг идет? Рублем красен?
Гордей отложил блюдце с чаем, вытер рукавом бутафорскую бородку и печально вздохнул.
— Нет тот он нынче. Ой, не тот, милейший Евлампий Евсеич. Товар дорог. Покупатель беден, да до мелочности придирчив. То ему не так, эдак не эдак. Вот, думаю, приглядеться к Китежу. Может, оно туточки легче пойдет?
Вот же актер… и совсем не погорелого театра. Где только так играть обучился?
— Может и легче, — кивнул купец. — Городок у нас небольшой. Покупатель выбором не испорчен. Да и я подсоблю, коль нужда возникнет.
Поведя локтем, я случайно задела лежащую на краю стола ложку, и та, с оглушительным звоном, стукнулась об пол.
Гордей не обратил внимание, продолжив трапезу. А Тичиков резко дернулся, побагровел до состояния переспелого томата, заиграл желваками. А взгляд загорелся такой лютой ненавистью, что будь я из воска, растеклась бы лужицей.
Знакомый типаж. И дело тут не во мне лично. Такие женщин за людей не держат, считая, что независимо от их брачного статуса, место им у плиты, а не за одним столом с мужчинами. Но тут терпеть приходится. Чаем, скудоумную, поить.
Аж кулаки зачесались, так захотелось дать пощечину этому надменному лицу. И откуда столько спеси?
Даже не подумав извиняться, я задрала подбородок и приняла независимую позу. Что еще поделать в безвыходной ситуации?
Ермаков, заметив наш обмен взглядами, нахмурился.
— Слухи по столице ходют, небывалой красоты и ума жинка ваша, Евлампий Евсеич.
— Клавдия Никаноровна? Не дурна.
— А чего ж вы ее к столу не пригласите? Аль нездорова она?
— А нету ее, — развел руками купец. — Почитай, как с месяц у родни, в Пассажске гостит.
— Эх, жалость-то какая, — покачал головой пристав. — Думал, с Ефросиньюшкой ее познакомить. Авось дружба крепкая завяжется. А-то ж я за порог, а ей неймется. Скушно.
— Бабьё — сплюнул под ноги Тичиков. — Никчемные создания. Одни бусы, да наряды на уме. Ежели б не наследник, шиш бы я жинкой обзавелся. А пользовать и билетниц можно.