Охота на компрачикоса

Ее длинные волосы, не боясь трудностей расчесывания, отданы в добровольный плен чистой волне, завихрениям струй и воздушным пузырькам в потревоженной ее движениями воде, и только черный купальник на еще не загорелом теле контрастом разрушает сказку. Согревая мышцы сильными гребками и скользя с грацией касатки, а контраст купальника и кожи помогает обману, она притягивает восхищенные, а уж потом оценивающие взгляды мужчин, на некоторое время позабывшие думать о воде как о воде.

— Послушай, Лена! — скинув неудобные бревна на землю, с показательным сверхвозмущением воскликнул Сергей, очнувшийся, естественно, первым. — Мы там дрова собираем, в поте лиц своих и тел, а ты здесь плескаешься. Нехорошо!

— Не по-товарищески как-то, — проверяя шею на скручивание, поддержал сотоварища присущей ему солидностью Борис, хотя и не смог сдержать улыбки.

— Не по-европейски, — взглянув на Алексея, окончательно оформил претензию Игорь.

Вынырнувшая русалка усталыми движениями подплыла к берегу, и стало видно, что ей все-таки холодно, там, в горной воде.

— А что скажет Алексей? — спросила она, сопротивляясь дрожащему подбородку, при этом, видимо, лукаво посмотрев на Степаныча.

— Не знаю, — замер в мыслях Алексей, — наверное, ничего.

— Почему же, высказались все.

— Февраль, — почти промямлил Алексей.

— Февраль?

— Мороз и солнце.

А мысли, спасая взгляд, побежали — как круги на воде. Вспомнилась девочка на шаре — картинка, возможно подсказанная коварством мокрого камня, и другая девочка — о, ужас — кусающая мороженное на двадцатиградусном морозе, и неизвестно почему — скучная стандартность Афродиты, может быть из-за своей уверенности в собственном предназначении — согласно инструкции богов, и много чего еще, и не только мороз и солнце.

— Понятно.

Что ей понятно? Вода холодной гребенкой зачесала ей волосы назад, и их плавные волны потемневшими, но все-таки светлыми змеями застыли на еще не потерявших напряжения плечах и спине. Плотно прилегая к голове, они выдали сибирские черты лица — надежную защиту голубых глаз и прямой, без намека на курносость, нос. Вода, стекая по волосам с шеи и плеч, минуя выпуклость не выпирающих ключиц, попадает в ложбинку груди — но, слава богу, есть купальник, а живот, не забыв усилий, мягко втянут и почему-то не позволяет долго смотреть на себя. А бедра, которые по идее и желанию к чему-нибудь придраться должны быть широковаты — на самом деле не так широки и сводят с ума совершенством линий, пока еще не подпорченных родами. Неспокойствие — а за бедрами, что? Не смотреть, не предполагать, не думать. Симбиоз природы и спорта, стремление и совершенство — такого быть не может! Ноги, не ножки, а именно ноги, длиной увлекающие мужчин, у нее убивают соразмерностью и формой. Так — не бывает! Сказать, что все при ней — значит не сказать ничего или сказать пошло. Да на нее просто невозможно смотреть! На нее, сознающую свою красоту, а точнее красоту своего тела и то действие, которое оно оказывает на мужчин.

Ее вопрос чуть было не убил его природным спокойствием, остановил сердце и заставил замереть дыхание. "Бежать!" — мелькнула паническая мысль, а во рту, как у прыщавого подростка, скопилась слюна. Стыдно, не нужно, но он не подросток и ответил ей искренне — действительно, лед воды и солнце страсти. Да что же с ним такое?!

Ну а закончив треп и позволив ей воспользоваться относительным удобством второго этажа, проводив ее вниманием глаз — когда она поднималась по лестнице, они в конце то концов тоже дорвались до воды и плюхнулись в озеро стадом арктических бегемотов. Вода и в самом деле оказалась ледяной — как она плавала в ней, да еще улыбалась? Одетая в чехол походных джинсов, словно спрятанный в скромные ножны изысканный изгиб самурайского меча, она вернулась неопасной и, заняв вековую позицию у костра и котла, принялась послушно выполнять приказы шеф-повара Степаныча.

— Гони ее, Степаныч, — крикнул из воды все видящий Сергей, — она все испортит!

— Неправда, в готовке у женщины рука нежнее.

Ну а затем, у костра, когда уже совсем стемнело, к прихваченной баклажке появилась и гитара. Костер, насытившийся толстыми дровами и освобожденный от тени треноги, очертил порывистым пунктиром греющего пламени круг сидящих у огня — теплой жемчужины дрожащего света в самом сердце темного дна ночи. Певцом и гитаристом оказался Борис, его сильный голос задвинул купеческую натуру своего хозяина за потрескавшуюся горбатость земли и придал чувство необходимости в той доле неустроенной романтики стихов, составленных в основном на клеенчатых столах теплых кухонь. Ровная поверхность и электрический свет, конечно же, удобны для написания слов, но чтобы получилась нужная рифма, просто необходимо хоть раз стукнуться непокрытой головой о ледяную твердь небесного купола и охладить в сквозняке лбом пробитой дырки шишки жизни и пощечины обыденности.