Он всю жизнь боялся, боялся не справиться с заданием и подвести соратников, которые на него рассчитывали. Командир линейного подразделения чувствует ответственность за своих бойцов, если, конечно, он не полная сволочь. У разведчиков же система моральных приоритетов выглядит по-другому. Долг перед оставшимися в тылу часто подавляет чувство взаимовыручки и солдатского братства. Разведчики во вражеском окружении уже считают себя смертниками. Единственное, что греет их души, – призрачная надежда на возвращение после выполнения миссии.
Отсутствие связи означало не просто провал очередной операции, оно лишало смысла само его существование. Он перестал быть миссионером и членом «небесного» общества, он окончательно превратился в изгоя, в человека, который «сам по себе» и с которого уже списаны все долговые обязательства. Ведь глупо требовать денег с умершего должника, кем он в принципе для «чинов с небес» и являлся. Абсолютная свобода придает силы, поскольку лишает ответственности и усыпляет мораль. Человек, живущий исключительно для себя, вправе распоряжаться собственной жизнью как хочет, его не гложет совесть и не тянут на дно путы невыплаченных близким долгов. Палион мог просто взять и уйти: покинуть столицу, позабыть об оборотнях, Озетах, свихнувшихся роботах и зажить в свое удовольствие в каком-нибудь из тихих уголков Шатуры; мог обзавестись семейством или, сказочно разбогатев, что в принципе было не столь уж и трудно, окружить свои сытные будни ласками многоголового стада невольниц. Он мог, но не хотел, поскольку с азартом карточного игрока уже втянулся в эту опасную партию, и перестал бы себя уважать, если бы не довел ее до конца, или хотя бы до точки, в которой ее можно было бы считать оконченной.
Размышления на отвлеченные темы хоть и помогли Палиону немного успокоить расшатавшиеся нервишки, но не могли поправить его плачевного положения. Враг был где-то поблизости, он чувствовал это. Кто-нибудь из «добрых людей» Терены, хищных лесных перевертышей с непонятными помыслами, наверняка следил за входом в гостиницу.
Теша себя довольно глупой надеждой обнаружить в шумно гудевшей толпе на площади присматривавшего за ним оборотня в человеческом обличье, Палион подошел к окну и, стараясь не пугать прохожих видом своей, мягко говоря, подпорченной физиономии, стал методично ощупывать взором каждый уголок видимого пространства. Мерно прохаживающиеся под ручку парочки столичных дворян; спешащие куда-то чиновники и прочий служивый люд с папками для казенных бумаг; парочка медленно тащащихся карет с уставшими от скуки лошадьми и с сонливыми возницами на высоких козлах; все как обычно, все вроде было спокойно и не предвещало затаившейся рядом беды.
Немного быстрее жизнь текла возле торговых рядов, раскинувшихся на противоположной стороне площади. В однородной, постоянно движущейся массе горожан и торгового люда иногда мелькали трехцветные формы стражников и блестящие под лучами едва гревшего солнца наконечники пик; порой к торговым рядам подъезжали крестьянские телеги и груженные мешками купеческие возы. Больше разведчик ничего не смог разобрать, расстояние было слишком большим, а вот следивший за ним «доброжелатель» мог находиться именно там. Зрение у искусственных тварей, которых теперь уже нельзя было назвать просто «лесными», было куда лучше, чем у людей. Палион не видел наблюдателя, тот же наверняка уже приметил контуры мужского силуэта в открытом окне. С данным обстоятельством приходилось мириться, разведчик не мог посреди средневекового города использовать современные камуфляжные средства и мощный бинокль, не мог не из-за ложных представлений о честной борьбе, а по довольно банальной причине – у него их просто не было. «Дедуля» так заботился о соблюдении конспирации, что не позволил прихватить профессионалу с собой даже примитивных и очень компактных инструментов слежения.