Она упала бы, да объятие оказалось слишком крепким. Она обмерла бы, да чересчур живыми были эти незнакомые губы, вытворявшие с ее испуганно приоткрывшимся ртом такое, чего с ним отродясь не вытворяли. Чудилось, во рту у нее оказалось дивное вино, и Кира припала к этому внезапно забившему источнику, не в силах от него оторваться. Голова кружилась так, что Кира принуждена была во что-то вцепиться мертвой хваткой. Возникло смутное ощущение, что это – мужские плечи, но в этот миг почва ушла из-под ног в буквальном смысле слова: Кира ощутила, что ее подхватывают, куда-то несут… потом пьянящий напиток исчез из ее рта столь же внезапно, как и попал туда. И она поняла, что поцелуй, к сожалению, прерван.
С трудом открыла глаза.
Все плыло, колыхалось и сверкало, однако неумолимая реальность осилила-таки бестолковое мельтешенье, и Кира поняла, что возвращена в тот самый «Москвич», из которого выскользнула на пароме – хитро и бесследно, как ей казалось! – а за рулем сидит не кто иной, как все тот же Максим Максимыч Исаев, неумолимый и грозный, явившийся требовать расплаты.
Не успела Кира удивленно оглянуться в поисках того человека, который целовал ее (а им, совершенно ясно, не мог быть Максим с этим его свирепым ликом!), как в окно просунулся разноцветный шелестящий ворох, а вслед – розовое лицо того самого сержанта:
– Вот. Цветочки ваши… Вы уронили.
Это было сказано Кире – смущенно. А затем восторженно – Максиму:
– Ну, ты силен в ремесле, товарищ!
Вслед за этим сержант выдернул голову из окошка и, вытянувшись по стойке «смирно», откозырял голубому «Москвичу».
– А ты, товарищ, в ремесле, увы, не силен! – ухмыльнулся Максим, вглядываясь в зеркальце, где все еще маячила фигура потрясенного сержанта. – Цветочки-то я с вашей, милицейской, клумбы оборвал, а ты не просек это дело! Здорово я тебе мозги запудрил!
Кира опустила глаза на цветы, усыпавшие ее колени. Это были циннии. Яркие, необычайно красивые, даже изысканные. Однако сейчас они ей показались какими-то бездушными, словно сделанными из бумаги. Очевидно, потому, что Максиму удалось запудрить мозги не только сержанту, но и еще одной простодыре.
Между тем «Москвич» резво обогнул порт и, свернув с грохочущей магистрали в укромный проулочек, остановился у забора, через который буйно свешивались золотые шары.
– Ну что? – негромко спросил Максим, не глядя на Киру. – Расплачиваться будем или как?
Ее пробрало холодом до самых пят, однако, не дрогнув даже ресницами, она сняла с запястья «Ролекс» и, так же не глядя, протянула его Максиму. Потом, нашарив на дверце ручку, опустила стекло – и выбросила циннии на дорогу.
– Что это вы? – удивленно вскинул брови Максим, не отрываясь, впрочем, от пристального разглядывания часов.
– Сдачи не надо! – гордо сказала Кира, непонятно, к чему и о чем, и схватилась за другую ручку – на сей раз, чтобы открыть дверь. Однако Максим, проворно сунув «Ролекс» в карман, придержал ее за локоть.
Кира высокомерно покосилась на него: ну, что, мол, еще? Вид у Максима был чрезвычайно деловой.
– Часики-то и в самом деле фирменные, – сообщил он Кире доверительно. – Они правда ваши?..
– Что-о?! – задохнулась она. – Да как вы… Да я вам что, какая-нибудь…
– А вот этого я пока не знаю, какая вы, – спокойно ответил Максим. – Пока вижу только неудачно переодетую особу, у которой какие-то серьезные проблемы с органами правопорядка.
Сердце Киры так и ухнуло куда-то вниз: обычно говорят – в пятки, однако ей показалось, будто сердце провалилось и сквозь пол машины (или, как он там называется, поддон, что ли), а может быть, и вовсе сквозь землю. Во всяком случае, никакого признака жизни в своем теле она не ощущала.
– С чего вы… – шевельнулись губы.
Нет, гляди-ка, – живая! Или это посмертные содрогания, так сказать, post morte?
– Ну, я же помню, как вы задергались, стоило упомянуть этого Мыколу Кобылянского, или как его там? Кстати, я с ним совершенно незнаком, можете успокоиться. В смысле в лицо знаю, разумеется, но в корешах не держу.
– Но вы же сказали: наиперший, наилепший…
– Тогда я еще и не такой лапши навешал бы на уши тому погранцу! – пожал плечами Максим. – Это была просто камуфля, как вы не понимаете? Но я сразу понял, что дело нечисто, и когда увидел, как вы трясетесь пред сержантом с оттопыренными ушами… – Из горла Максима вырвался какой-то слабый звук, напоминающий сдавленный смех. – Он-то небось всего-навсего хотел познакомиться с хорошенькой доступной девушкой, а вы чуть в обморок со страху не брякнулись. Вот я и подумал, что пора выручать. – Он широко улыбнулся, глядя в Кирины глаза.
Она тотчас же опустила их. Очевидно, от нее требовалась реплика – спасибо.
Но за что – спасибо? За своевременную поддержку и спасение? Или… за цветы? А заодно и за сумасшедший, наглый поцелуй, о котором Кира до сих пор не может вспомнить без дрожи… Вот именно, без дрожи оскорбленного достоинства! Поэтому Кира подала другую реплику:
– То есть как это – доступной?!