Охота на «кротов»

Три поколения семьи Энди и моей семьи боролись с коммунизмом и жили в изгнании как не имеющие гражданства русские белоэмигранты. В глазах советского правительства мы были его злейшими врагами. Мы все были включены в список для депортации в сибирские трудовые лагеря. Если бы мы знали, мы все попытались бы пересечь 38-ю параллель. Мы не строили амбициозных планов, мы «просто хотели жить», как сказал доктор Живаго в книге Пастернака. Если мы уже не были полезны для ЦРУ, нас могли бы уволить более человеческим образом. Мы были абсолютно беззащитны и преданы этой стране. Мы хорошо служили ей».

У охотников на «кротов» хорошая память. Увольнения 1959 года не закрыли дела, и менее чем через десятилетие дело Сноу — Янковского — Паркера всплыло вновь, чтобы коснуться Дэвида Мэрфи, начальника советского отдела. Это была, как подтвердил Майлер, одна из основных ниточек расследования, проводимого группой специальных расследований в отношении самого Мэрфи. Каким бы притянутым за уши это ни казалось в ретроспективе, но охотники за «кротами» пытались выяснить, был ли Мэрфи, помогший привлечь Янковского к работе в ЦРУ, хоть в какой-то степени ответствен за потерю агентов ЦРУ во время войны в Корее.

Эд Петти входил в состав группы специальных расследований и принимал участие в проверке Мэрфи. Энглтон не только считал Мэрфи главным подозреваемым, но, по словам Петти, «даже открыто неоднократно заявлял, что Мэрфи — агент КГБ». Изучив досье, Петти написал длинное заключение, что в конечном итоге Мэрфи не являлся «кротом». Но поскольку вокруг

Мэрфи витали подозрения в предательстве, его дни как начальника советского отдела были сочтены.

В 1968 году в отделе произошли крупные перестановки. Мэрфи вынудили уйти — заменили другим руководителем отдела — и отправили в Париж резидентом. Сначала на его место планировался Уильям Колби. Но президент Джонсон вмешался в дела ЦРУ и отправил Колби во Вьетнам. В результате преемником Мэрфи стал Рольф Кингсли.

По словам Майлера, не только подозрение, павшее на Мэрфи, сыграло роль в его отстранении, «но еще и решение заключить в тюрьму Носенко. Да и все дело Носенко». Именно Мэрфи сыграл главную роль в том, что Носенко пришлось пройти через жуткие испытания. Хелмс к этому времени уже требовал, чтобы вопрос о честности Носенко был закрыт; это дело слишком затянулось. Советский отдел стал явной мишенью. «Было решено, что необходимы перемены — новое руководство, новый стиль», — сказал Майлер.

Насколько далеко Энглтон зашел в своей борьбе против бывшего начальника отдела, вскоре обнаружилось поразительным образом. Во время поездки в Вашингтон графа Александра де Маранша, тучного директора французской Службы внешней документации и контрразведки, Энглтон отвел его в сторону для беседы. Шеф контрразведки предупредил де Маранша, что Дэвид Мэрфи, новый резидент в Париже, является советским агентом.

Уильям Колби сообщил, что узнал о поразительном предупреждении Энглтона относительно Мэрфи несколькими годами позже. По его словам, это случилось во время его визита в Париж через несколько месяцев после его назначения на пост директора ЦРУ. «Де Маранш отвел меня в сторону и сказал: ^Вы знали, что Энглтон сообщил мне, что Мэрфи — советский агент?»»

Колби отметил, что у де Маранша имелись основания для расстройства. «Он имел в виду, что нам следует контролировать свое ведомство. Мы не должны делать заявления на два голоса». Как только Колби вернулся в Лэнгли, он заявил: «Я прочитал дело Мэрфи. Там были голословные утверждения, нужно было в этом разобраться». В своих мемуарах, не называя Мэрфи или де Маранша, Колби писал, что обнаружил в делах, что офицер, «блестящий и эффективно действующий сотрудник, был сочтен абсолютно чистым. Однако наша контрразведка ни за что не соглашалась с этим заключением»[209].

После просмотра дела, вспоминает Колби, «я написал записку с утверждением, что не может быть подозрений в отношении этого человека». Более того, Колби поручил Мэрфи важное задание по координации технических операций Управления с агентурной разведкой. «Я вызвал его после того, как изучил его дело, и сказал: «Я хочу, чтобы вы знали, что все в прошлом». Я решил испытать судьбу, поручив ему чрезвычайно секретную область деятельности. И сделал это намеренно».

История о предупреждении Энглтоном французской стороны в отношении Мэрфи годами циркулировала в темном мире контрразведки. Но близкое окружение Энглтона отказывалось верить в это. «Колби — единственный источник этих сведений», — заявил «Скотти» Майлер.

Тем не менее Александр де Маранш лично подтвердил, что Энглтон предупреждал его о том, что Мэрфи — советский шпион. Городской аристократ, говорящий на разговорном английском языке без тени акцента, де Маранш заявил, что очень хорошо помнит этот разговор. «Приблизительно в 1971 году я был в Вашингтоне, — сообщил он. — Сообщение, что офицер связи со мной (Мэрфи) — русский агент, явилось сюрпризом, мягко говоря». И ему сказал об этом Энглтон? «Да, Энглтон. Это было поразительно»[210].