Охота на крутых

Игорь без разговоров с лету зацепил Лexy торцом раскрытой ладони под ухо и тот освободил проход, отлетев в сторону, а Иван Николаевич рванул на себя дверь туалета. Вбежав внутрь и захлопнув ее за собой, они поняли, что опоздали: руки Насти были привязаны к батарее водяного отопления, вечернее платье разорвано по всей спине, трусики валялись на кафельном подоконнике, а младший Гальчевский вгонял в нее раз за разом окровавленный член, тупо, по‑бычьи повторяя:

– Люблю, люблю, люблю.

Кровь струилась по стройным Настиным ногам и капала на метлахскую плитку пола. А сама Настя исходила криком под навалившейся на нее тушей полковничьего сына. Иван Николаевич вырвал из кобуры пистолет и, недолго думая, приложил его рукояткой к голове Гальчевского. С коротким замахом, конечно. Тот оборвал свое мычание на полуслове и завалился под окно. Игорь распутал узлы вафельного полотенца, которым и были стянуты кисти девушки. Между тем Настя перестала кричать и теперь сквозь всхлипы и стоны рассказывала Ивану Николаевичу:

– Он завел... меня... умыть, затем стал вытирать лицо, руки, и вдруг... вдруг я оказалась привязанной, а он... он... – Она вновь зашлась в истерике.

В туалет набился народ, в основном женщины. Мужчины осторожно заглядывали из‑за косяка распахнутых дверей. Внезапно в них сквозь толпу зевак прорвалась девушка в подвенечном платье. Увидев сестру в истерзанном виде, она присоединила свои рыдания к ее.

– Так! – с удовольствием констатировал младший лейтенант. – Факт изнасилования несовершеннолетней налицо. Наконец‑то ты влип, Гальчевский! – наклонился он над очухавшимся насильником.

– А что тут такого? – огрызнулся тот. – Ну, стала женщиной вперед своей старшей сестрички. Подумаешь! У той еще вся брачная ночь впереди. Вот и сравняются! И вся любовь. И все в порядке!

– Нет не все, козел! – Иван Николаевич поднял его с пола рывком за волосы и защелкнул на руках наручники. – При таком количестве свидетелей тебе не помогут теперь ни твой папашка, ни сам Господь Бог – живо намажут лоб зеленкой. Ты сам сегодня, дружок, подписал себе расстрельную статью. Дошло до тебя наконец, подонок?

Кажется, начало доходить! Костик вдруг упал на колени прямо в лужу Настиной крови и, протягивая к ней скованные наручниками руки, завопил:

– Настенька, родная! Ведь ты же знаешь, как я тебя люблю! Я женюсь на тебе, Христом‑Богом перед всеми клянусь – женюсь! Умоляю, спаси меня, не подводи под расстрел! Услышав слово «расстрел», Настя оторвалась от груди сестры и бросилась к Косте, охватив его голову руками:

– Нет, только не это, слышите! Я люблю его, люблю! Я сама... сама... по своей воле согласилась! Он не насиловал меня! Он меня любит!

Иван Николаевич понял, что вновь проигрывает в битве добра со злом. Он пытался оттащить Настю:

– Подумай хорошо, какое говно ты спасаешь! Нет в нем ни грамма любви ни к кому. Лишь себя он любит и ценит, и свою шкуру. Он никогда не женится на тебе. А если и женится... Хочешь, я нарисую картину вашей супружеской жизни: ты всегда будешь для него лишь рабой, подстилкой. Постоянные побои вместо поцелуев будут скрашивать серые будни твоей жизни. Он будет спать с тобой лишь по пьянке, а переспав, безо всякой жалости и совести передавать своим пьяным дружкам. А сам уйдет к очередной любовнице. Устраивает тебя такая жизнь, говори, устраивает?! – орал он ей в лицо, теребя Настю, как тряпичную куклу. Она же, закрыв глаза, твердила по‑прежнему:

– Я сама... сама ему отдалась. По согласию!

Иван Николаевич глубоко вздохнул, задержал воздух, выдохнул. Затем твердо и спокойно спросил: – Ты хорошо подумала? В здравом уме и ясной памяти? Настя, не открывая глаз, утвердительно закивала.

– И все‑таки придется составить протокол с места происшествия! Прошу двоих свидетелей проехать с нами в горотдел.

Услышав шум за спиной, он оглянулся и увидел спины торопившихся покинуть туалет людей. Вскоре они остались впятером: Костя в наручниках, Настя, он, Игорь и невеста в подвенечном платье – Настина сестра.

Такой поворот событий вполне устроил Гальчевского. Победоносно осклабившись, он протянул скованные руки вперед: – Снимай «браслеты», ментяра!

– Сейчас! – Иван Николаевич разомкнул железки. Продолжая ухмыляться, Костя потер запястья и открыл было рот, чтобы снова выдать какую‑нибудь гадость. Жесткий удар коленом в промежность лишил его этого удовольствия. Он взвыл и начал приседать. Младший лейтенант ухватил его за волосы сзади, сунул с размаху мордой в унитаз, а другой рукой спустил воду. Продолжая периодически окунать голову сынка полковника в унитаз, он приговаривал:

– Жри, сволочь, дерьмо к дерьму – будет куча дерьма! Это тебе за бывшее и за будущее!

Выпустив наконец свою жертву, он обернулся к Игорю: – Пошли отсюда! Наше дежурство, кажется, закончилось. Без происшествий.

Они повернулись спиной к остающимся в туалете, поэтому не могли видеть, каким откровенно ненавидящим взглядом из‑под разбитого лба проводил их младший Гальчевский...