Охота на крутых

Это означало прощение за вчерашний налет на сундук, ибо что‑что, а не разговаривать с супругом после ссоры бабка могла неделями. Синдром вины сразу же улетучился, и дед Федя, натянув кожух и нахлобучив шапку, заспешил к куму через дорогу.

– Я к свахе за машинкой для колбас! – вдогонку ему закричала половина. – Глядите мне тут!

А навстречу деду из калитки напротив уже спешил кум, как‑то странно и часто моргая правым глазом. За его спиной грозной тенью возвышалась Анюта – деда Василия жена.

– Ты, Васька, гляделку часом не вывихнул? – поинтересовался, подходя, дед Федор.

– Федька, ты скажи, нет – ты скажи – говорила вчера твоя, что сегодня надо свинью резать? Или не говорила?

– Та вроде говорила, – ошарашенно ответил дед, – только не вчера, а седни...

– Енто у него похмельный синдром еще действует, – туманно, по‑научному, объяснил бабе Ане ее супруг. – Да какая разница – вчера, сегодня? Главное – надо сполнять работу. Так, Федя?

Обалдевший от этого напора кум неопределенно мотнул головой.

– А где Фрося? – спросила баба Анюта.

– За ентой... хреновиной пошла, ну, которой начинять...

– А га, ясно, пойду столы под мясо готовить, – она сразу успокоилась.

– Так ты, Анют, плеснула бы нам чего‑нибудь? – засуетился дед Василь. – Для сугреву, так сказать...

– Цыц! – шикнула на него жена. – Вчера нагрелись до чертиков. Под свежину и налью. А пока – быстро за дело!

А дело, надо сказать, было сложноватым, ибо свинье шел уже второй год, кормили ее на совесть, так что вымахала она под три увесистых центнера. Сажок, где она содержалась, был явно маловат, и потому кумовья решили просто выпереть Машку оттуда и ужена воле, во дворе, произвести экзекуцию.

– Давай, Федька, залазь и вышибай ее оттель! – безапелляционно заявил Василь.

– А чего это я, с какой такой стати? – сразу же встал на дыбы кум. – У тебя вон рожа пошире моей раза в полтора, да и в плечах опять же.

– Хто в ентом дворе хозяин? – заорал дед Василь. – Свинья твоя, ты и доставай ее оттель! А я пойду пока ножик принесу, – и он поспешно скрылся за калиткой. Крякнув с досады, дед Федя согнулся вдвое и с трудом втиснулся в противоположный угол.

– А ну, пошла отсель, квартирантка недорезанная! – прохрипел согнутый вдвое дед, пихая Машку обеими руками в направлении дверцы, а затем, обозлившись, ухитрился двинуть ее ногой в зад. Это было его ошибкой. Свинья, утробно взвыв свинячьим фальцетом, заметалась в тесном и темном пространстве сажка, прижав, наконец, деда Федора своей тушей так, что у того в глазах помутилось. Очухавшись, он почувствовал, что сидит... в корытце со свинячьей похлебкой, а самой Машки и след простыл: она уже весело носилась по двору, забыв обиду, нанесенную его ногой в валенке. Зато теперь обиделся дед.

– Ах ты, полуфабрикат ходячий! Меня, кавалера двух орденов Славы и медали «За отвагу» – задницей в грязь?! Да я из тебя безо всякой машинки счас колбасу наделаю!

Подобрав валявшийся здесь же здоровенный кол, он решительно двинулся в атаку. Машка, углядев грозный заряд, поняла, видимо, что шутки кончились, едва начавшись. Поэтому, всхрапнув как‑то по‑лошадиному, понеслась по периметру хоздвора, отгороженного глухим забором. Как раз в это время в приоткрывшуюся калитку занесло деда Василия, весело помахивающего огромным немецким тесаком времен давно прошедшей войны. В другой руке была зажата поллитровка, заткнутая кукурузной кочерыжкой. Трехсоткилограммовый таран со вздыбленной щетиной подсек его как раз под коленки. Тесак полетел в одну сторону, поллитровка, блеснув на солнышке, – через забор, а сам кум, проехав на Машкиной спине пару метров, благополучно зарылся носом в кучу навоза, оставленную до весны посреди двора. На пару минут замерли все трое: свинья – в углу, а деды – кто где. Вытряхнувшись наконец из кучи, дед Васька взвыл:

– Федька, ты знаешь, какую свинью подсунула нам ента тварь? Я ведь бутылку на коленях у невестки выклянчивал! Ну, хвашистка проклятая, счас я тебя успокою!

Скрывшись на минуту в сарае, он появился оттуда, пряча за спиной киянку – трехкилограммовый деревянный молоток для жестяных работ.

– А ну, лови ее за ухи, я ей в лоб закатаю! Оглушим, а потом спокойно дорежем!

– Ну уж нет, я раз попробовал в сажке! – ответствовал дед Федя, забирая у него молоток. – Лови теперь ты, ты поздоровее...

Зажав Машку в углу двора, дед Василь молодецки ухватил ее за уши‑лопухи:

– Лупи!!!

Кум отчаянно взмахнул деревянной кувалдой, свинья дернулась в сторону... Раздался истошный вопль деда Василя: – Шо ш ты, гад, по рукам! – и он, подвывая от боли, рванул к калитке, впопыхах дернув ее на себя непослушной рукой. Она, конечно, захлопнулась, а с той стороны раздался веселый щелчок – задвижка упала в паз. Кумовья остались взаперти в обществе очумевшей хавроньи.

Дед Федор подхватил с земли отлетевший немецкий тесак:

– Не боись, Василь, я в войну в разведке метров на двадцать в живую мишень – хвашистов – такие ножички кидал!

Просвистев в воздухе, грозное оружие отсекло у Машки кончик уха и мягко вошло в стену саманного сарая.