Охота на крутых

– Свой первый стих, дед Федь, я сразу после школы написал. Мы тогда в станице у моря на практике были.

– Ну вот и прочти его! – не унимался старик, показывая глазами на Женю: не видишь, мол, что ли – скучно ей одной среди мужиков. Та уже оторвалась от телевизора, с интересом глядя на них – стихи Женька обожала, даже сама пыталась сочинять.

– Пожалуйста! – пожал плечами Гек.

Ну улыбнись мне, госпожа удача!
Ну повернись, Фортуны колесо!
Я не жалею, не зову, не плачу,
Но каждой ночью входишь ты в мой сон.

Девчонка в белом – с бала выпускного,
В глаза‑колодцы душу утопив,
Зачем тревожишь призраки былого?
К чему листаешь памяти архив?

Ну как найти тебя в дороге длинной?
Ночами выхожу на край станицы...
Ты улетела песней журавлиной,
Оставив мне в руке перо синицы.

Ни адреса, ни слова, ни ответа.
От той черты у краешка причала
Ушел кораблик песней недопетой,
Судьба нас по России разбросала.

Бродяга‑ветер, ты повсюду рыщешь,
Ну, укажи мне точечку на карте!
Всего три слова: – Любишь, значит, сыщешь!
Прислала мне девчонка в белом платье.

... Туманом плыли вечера с тобою,
Стал забываться краешек причала.
Как вдруг ты в сны вошла своей любовью,
И в сердце мне тихонько постучала.

Ну подмигни мне, сказочное счастье!
Катись в любовь. Фортуны колесо!
Найдите мне девчонку в белом платье,
Но – я прошу вас – чтобы это был не сон!

Телевизор давно был выключен – Женя внимала красивым словам.

–Да, мне бы так научиться писать, – с легкой завистью сказала она.

– Научишься! – заверил ее Гек. – Ты уже отличные стихи пишешь. Дед! – неожиданно обернулся он к деду Федору – тот чуть не поперхнулся второй порцией своего любимого напитка. – Рассказал бы что‑нибудь, а?

Дед Федя только этого и ждал – после второго стакана он любил рассказывать.

– Ну, слухайте! – он затянулся «Пьером Карденом» – на меньшее после женитьбы на Эльзе‑миллионерше его теперь нельзя было уговорить – и начал: – Было енто аккурат в разгар лечебной сутолоки, кады одни кинулись вылечивать свои болячки наговорами, колдовством, зачарованной водой, гипнозом и прочей хреновиной, а другие, наоборот, к телевизорам – лечить свои енти самые болячки. И чего тольки люди не понаходили враз у себя – ума не приложишь. Кума, к примеру, моя, – усю жизню на хверме чувалы с комбикормом протаскала, чуть не по пять пудов кажный, а оказалось – с грыжей работала! Как она ей не мешала – до сих пор в толк не возьму! Дак мы с Василем, кумом моим, и порешили – ежели Чумаки там и Кашпировские могут лечить с телевизора, то неужли мы с им напрямую не избавим от хворобы с десяток наших станичан?! Как, зна‑ца, решили, так и сделали!

По‑первах, для ради рекламы, похмелили несколько наших мужиков бальзамом из красивой бутылки, которую у меня в чулане нашли – племяш прошлый год из городу привозил в ей какое‑то пойло – с ног сшибаеть, что трактор без прицепу! – ром называется. Бальзам утворили сами: на бутылку первака – две ложки горчицы, ложку молотого перцу и пакетик ванилину. А Василь для ентой же рекламы вылечил суседку – бабку Степаниду от проносу: набрал дубовой коры на пилораме, потолок, вскипятил и дал выпить – за два часа как рукой сняло.