Время до обеда прошло довольно спокойно. Разобравшись с парой мелких заявителей, я, покачиваясь на стуле, решал кроссворд. Нельзя же все время о работе думать, надо и психологическую нагрузку снимать.
Я так увлекся, что даже не услышал стука в дверь и поэтому, естественно, не заметил вошедшую в кабинет женщину.
— Можно? — раздался тихий голос.
Я оторвал голову от кроссворда, автоматически смахнул газету со стола и, сделав внимательное лицо, кивнул на стул.
— Пожалуйста. У вас что-нибудь случилось?
— Случилось. Мужа убили.
— Боже мой, когда?
— Вчера, в машине, у метро.
— А, это вчерашний водитель. Да, да, в курсе. Вы что-нибудь хотели узнать или наоборот — сообщить?
Я внимательно оглядел посетительницу. Довольно привлекательное лицо, одежда по моде. Маленькие бриллиантовые серьги в ушах, такое же колечко на пальце. Неплохо для жены шофера. Хотя, если сейчас халтурить, можно хорошо приподняться, а халтурят почти все.
— Мне нужно разрешение на захоронение, — произнесла она, поправляя растрепавшиеся на ветру волосы. — В дежурной части сказали, что у вас можно взять.
«Ничего удивительного, в нашей дежурной части могли и на луну послать», — про себя подумал я, но вслух сказал:
— Увы, я не могу дать вам разрешения, это, к несчастью, не в моей компетенции. Вам надо в прокуратуру, к следователю, который ведет дело.
— А он разве не здесь?
— В отделениях милиции не бывает следователей, тем более, следователей прокуратуры.
— А вы кто?
— Я оперуполномоченный.
— Господи, футболите туда-сюда.
— Минуточку. Я вас пока никуда не футболю. Горе я ваше понимаю, но извините, есть определенные правила игры. Следователь ведет дело — он процессуальное лицо, только он может дать вам разрешение. А мы должны установить и задержать преступника. Следователь нам дает поручение найти, мы ищем. Ну, в двух словах нашу систему не объяснишь.
— Вижу я, как вы ищете, — кивнула женщина на кроссворд.
Черт, прокол. Надо быть внимательнее.
— Голову вы людям морочите, а не ищете. Как в прокуратуру-то добраться, можете объяснить?
— Могу.
Я дал вдове адрес и рассказал, как туда ехать. Она взяла листок и, не попрощавшись, вышла.
Да, неудобно получилось. Но не объяснять же ей, что это не моя территория, что я занимался психологической разгрузкой и что вовсе не хотел ее обидеть. Ей не до того. Найдем, не найдем — мужа не вернешь. Но это поначалу, потом захочется правосудия, а кого судить — неизвестно, вот и сыплются комплименты в наш адрес — даром едите народный хлеб. Да, есть грешок, кое-кто действительно кушает этот хлеб даром. Но себя лично я к таким не отношу и по мере скромных моих сил и средств пытаюсь разобраться в происшедшем. Не всегда, конечно, получается, но в конце концов я не Господь Бог, я обычный человек с незаконченным высшим медицинским образованием.
Правда, если честно, то за шесть лет работы опером прыти у меня поубавилось. И мало того, как подметил Шурик Антипов, я стал циником. К людям не по-человечески отношусь. Что касается циника, то, может, он и прав. Какой-то вы, товарищ Ларин, бес-с-сердечный, раньше вроде таким не были. А на это я скажу, что с кем поведешься… Среда обитания, как говорят психологи, окружающая атмосфэра. А когда у меня появился цинизм, вспомнить я точно не могу. Цинизм подкрался незаметно. Вообще-то он накапливается внутри, как усталость. Постепенно. Вместе с обстоятельствами, с жизненными. И работай я сейчас инженером или педагогом, то, может, не было бы у меня нынешнего цинизма и смотрел бы я на происходящее удивленно-возмущенным взглядом и вопрошал: «Как же-так?»
А все почему? Потому что не сидел тот же инженер, к примеру, с двадцатилетней девчонкой в кабинете и не выслушивал ее рассказов про то, как она своего трехмесячного ребенка вынесла зимой на балкон в одной распашонке и оставила на морозе. А потом вызвала «скорую», которая констатировала смерть от воспаления легких. Что ж вы, мамаша, не уберегли?
А в паузах своего монолога читала мне эта мамаша Есенина: «Ты меня не любишь, не жалеешь…» Мол, нравится ей очень Есенин, аж до «не могу».
И я не вскакивал со стула, как нормальный, благородный, чувствительный человек, и не бил я по морде эту сопливую мамашу за то, что она свое дитя за ненадобностью угробила, а теперь Есениным прикрывается. Сидел я спокойно и слушал.
И даже кивал головой. И только за то, что я ее слушаю и киваю, девчоночка эта принесла мне кое-что в своем клювике. Чтобы я смог где-нибудь что-нибудь «перекрыть». Оперативно. Не обязательно КАС, а хотя бы тот же военный магазин, где мамаша эта трудится и куда воровская братия шмотки таскает «паленые», краденые то бишь.