Охота на левиафана; На море

Но не единственные, о чем мы еще узнаем. Не раз, прежде чем мы обогнули мыс Горн, смелость Коффена подвергалась испытанию, и он всегда выходил из таких испытаний с честью. Мне было суждено видеть его мужество при таких исключительных и опасных обстоятельствах, в какие я никогда больше не желал бы попасть.

Несколько месяцев мы охотились за кашалотами в Тихом океане. Здесь их водилось очень много. Нефть еще не была открыта, и цены на спермацет были так высоки, что это делало охоту на кашалотов гораздо выгоднее всякой другой.

В двухстах лье от берегов Чили мы попали на хорошее место. Почти каждый день мы встречали кашалотов и почти каждый день загарпунивали хотя бы одного.

Наш капитан продолжал пить, и его тяга к рому «Санта Круц», по-видимому, возрастала соответственно нашим успехам. Эта прогрессия не была лишена некоторой опасности для экипажа.

Как бы то ни было, нам так повезло, что к Рождеству мы уже имели на борту столько жира, сколько могло поднять «Летучее облако», еще сотня бочонков – и наш корабль был бы полон. Естественно, мы были в прекрасном настроении и решили отпраздновать Рождество так весело, как только это возможно на борту судна.

Правда, мы были словно затеряны среди океана, в двухстах лье от берега и еще дальше от родины, но мысль о Рождестве с его мистическими обычаями так же владела нами, как если бы мы готовились к этому празднику под отеческой кровлей или у дружеского очага.

Однако за отсутствием отеческой кровли и дружеского очага мы решили на судне выполнить до мельчайших подробностей все обычные церемонии и сделать заметную брешь в запасах «Летучего облака». Товарищи сказали мне, что такова традиция на «Летучем облаке», уже не впервые проводившем этот день в море. День Рождества праздновали всегда, будь то в Ледовитом океане или в лазурных волнах южных морей.

Но на этот раз помимо обычных причин было и еще одно обстоятельство, располагавшее к веселью. Нас можно было сравнить со счастливыми охотниками, возвращающимися домой с полным ягдташем дичи. И в самом деле, мы очень близко подошли к моменту возвращения домой. Наши сердца согревали воспоминания о рождественских праздниках в кругу своей семьи, среди сестер, кузин или любимых. Чтобы по возможности утешить нас в отсутствии дам, наш великодушный патрон разрешил нам вино в каком угодно количестве, ром и водку, и это усилило веселье на шканцах. Что касается нашего повара-негра, то он заявил, что превзойдет самого себя и что никогда еще компания голодных китоловов не видала такого пиршества, какое готовит он для нас.

Некоторые из нас, печально настроенные, выражали сожаление по поводу отсутствия традиционных индюшки и гуся. Но где их взять посреди океана? Настроенные более снисходительно полагали, что индюшку и гуся могут заменить чайки, бакланы или какие-нибудь другие морские птицы, уж их-то было вокруг в изобилии. И даже альбатрос, если бы имел любезность приблизиться к нам на выстрел, без сомнения мог бы украсить наш стол.

Но и без этого наш погреб предоставлял обилие съестных припасов, которыми можно было утешиться. «Летучее облако» было снабжено провизией на продолжительное плавание, наше же было довольно кратковременно, и мы могли надеяться на настоящую оргию обжорства солониной, свининой, маринадами и консервами. У нас был бы и пудинг из лучшей муки, изюма и сушеной смородины, а вокруг пудинга запылал бы голубым огнем бренди, отпущенный нам капитаном. Мы надеялись на суп, рыбу и другие блюда, рецепт которых был у нашего достаточно искусного повара. Для экипажа, сидевшего полгода на солонине, такое меню выглядело прямо-таки эпикурейским.

В день Рождества с самого утра палуба была, насколько возможно, очищена от загромождавших ее предметов, хорошо вымыта, натерта пемзой, совершенно как на военных кораблях. Принарядились и матросы во все, что лучшего нашлось в их сундуках. Некоторые так разукрасились, словно на корабле предполагался бал, который почтит своим присутствием королева Сэндвичевых островов или Помаре, королева острова Отанти.

Только один человек держался в стороне и не принимал никакого участия в приготовлениях к празднику. Это был офицер «Летучего облака» Элиджа Коффен. В радостное рождественское утро, когда все в чудесном настроении духа обменивались шутками, на лице Лиджа лежала еще более мрачная тень, чем обыкновенно. По-видимому, Коффен старался сделать свою наружность соответствующей своему имени (в переводе с английского оно значило «гроб»). Но никто не обращал на него внимания: он никогда не принимал никакого участия в развлечениях экипажа, и вся эта церемония приготовлений не могла занимать его. Вот если бы составлялся кружок для молитвы, он охотно предложил бы свои услуги, пожалуй, даже взял бы на себя инициативу.