Охота на лошадей

Миля за милей плоские темные столбы тянулись вдоль дороги на ферму, поддерживая электрические и телефонные провода. Но цивилизация вроде бы на этом ограничила свои завоевания. Возле большого сарая поблескивала огромная расползающаяся куча: остов никелированной кровати, половина трактора, оцинкованная ванна без дна, обломки старого фургона, гора какого-то ржавого металла, примерно полсотни шин разных размеров. И каждый дюйм этой кучи покрывали пустые бутылки и консервные банки с оборванными этикетками и вспоротыми крышками. И на самой вершине мерцал большой рефлектор электрического обогревателя.

В этом безобразном оазисе Матт провел уже неделю. Наверно, Уолту будет нетрудно убедить его приехать в Лас-Вегас.

Я наблюдал за фермой до темноты. В доме зажегся и погас свет. Матта хорошо было видно сквозь сетку от насекомых, он не задернул занавески, да вряд ли они и были.

После часа ночи, когда свет в окнах на моей стороне дома потух уже более двух часов назад, я стал осторожно пробираться к ферме. Ночь стояла теплая и темная, только звезды бросали слабый свет на землю. Помня об острых шипах агавы, я решил все же зажечь фонарь. Так было меньше риска.

Вот и двор фермы. Нигде ни шороха. Медленно, спокойно я направился к сараю. Матт спал в доме.

Ни замков, ни даже засова. Ничего. Широкая дверь сарая распахнута настежь. Ободренный таким приглашением, я вошел. Внутри сарая вдоль одной стены виднелись шесть стойл, на другой – ларь для кормов и крюки для упряжи. На всем лежала печать упадка и запустения. На что бы ни упал свет фонаря, все нуждалось в починке.

Четыре стойла были пустыми. Но в двух центральных бок о бок стояли две лошади. Я подошел ближе и, чтобы не напугать их, все время тихо бормотал ласковые слова, направляя луч фонаря на стену перед их головами. При слабом свете они вопросительно скосили на меня глаза, но не выказали никаких признаков тревоги.

Первая попыталась отпрянуть назад, когда я посветил ей в рот фонарем, но выглядевший исключительно крепким хомут и совершенно новая цепь не позволили ей сделать больше пары шагов. Я погладил ее по шее, продолжая ласково, успокаивающе говорить, и внимательно посмотрел ей в рот. Татуировка, как это часто бывает, не очень четкая, но номер, несомненно, 75207. Регистрационный номер Мувимейкера.

Татуировка у второго жеребца была сделана не так давно и читалась четче – регистрационный номер Сентигрейда.

Удовлетворенный, я дружески потрепал их по холке и осторожно выбрался из сарая. Матт спал. Я немного поколебался: сделанного достаточно, к чему ненужный риск. Но в конце концов решил обойти двор, осмотреть и другие строения. И только в глубоком узком гараже нашел нечто интересное – автомобиль. Но не бледно-голубой «Форд» с откидным верхом, а маленькую черную машину трех-четырехлетнего возраста. Луч фонаря выхватил на сиденье листок бумаги. Открыв дверцу машины, я посмотрел, что это. Копия квитанции из мастерской в Кингмене. Фамилия заказчика: Клайв. Требуемая работа: счистить желтую полосу с «Форда». Другие инструкции: выполнить заказ как можно скорее.

Я положил квитанцию на место и посветил на приборный щиток. На маленькой металлической пластинке, прикрепленной к щитку, название гаража в Кингмене. Матт взял эту машину напрокат, пока чистят его собственную.

Во дворе все было спокойно, и, чувствуя себя тенью среди теней, я не спеша вышел на дорогу, ведущую в Кингмен. Мне показалось, что я прошел гораздо больше двух миль, а плоские камни, положенные вдоль края оврага в качестве ориентира, еще не попадались. Но и добравшись до них, я не сразу нашел спрятанную машину, на которой отправился в Кингмен.

Было раннее утро, когда я позвонил Уолту. Он ответил мне голосом мученика, но он знал, что и в Кингмене тоже три утра.

– Они там? – спросил Уолт.

– Там. И совершенно неохраняемые. И никого, кроме Матта, на ферме нет. Как на вашем фронте?

– Оффен был полон оскорбленного достоинства. – Уолт явно повеселел. – Не мог допустить, что кто-то смел заподозрить его в мошенничестве, в каких-то нечестных делах. На детективов из окружной прокуратуры это не произвело впечатления, они за свою карьеру слышали такие взрывы негодования уже, наверно, раз сто. Они просто стали еще подозрительнее, долго беседовали с ним, очень вежливо, но определенно язвительно. Настоящие артисты. С нашей точки зрения, Оффен не сказал ничего значительного, кроме одной маленькой оговорки. Парни из окружной прокуратуры захотели поговорить с конюхом. Это Киддо, помните? Тот, что рассказывал о кобылах, почему они жеребятся ночью.

– Помню.

– Оказывается, на племенном заводе сейчас затишье, и Киддо уехал в отпуск на следующий день после нашего первого визита.

– Он не говорил, что собирается в отпуск, когда мы были там, – удивился я.