Он набрал номер. Насчитал одиннадцать гудков и положил трубку. Подумал, набрал другой номер.
— Да... — Голос Марины был хрипл и, кажется, не вполне трезв. — Ну и как покувыркалась с толстячком? — начал Олег безо всяких предисловий, прикрыв мембрану платком и слегка изменив голос.
— Покувыркаться не успела.
— Что так? Марк слыл за образцового любовника. Несмотря на избыточный вес.
— Все кончилось слишком быстро. Не знаю, что за дрянь ты мне дал, но я влила ему в коньяк, и, как только он начал проявлять «мужчинское начало», ему стало плохо... — Марина замолчала, было слышно, как она отхлебнула из бокала, прокашлялась, голос стал более резким, и в нем появились нотки истерики:
— Плохо... Да он просто рухнул всей тушей прямо на пол. Я думала, это клофелин...
— Ты просмотрела его бумаги?
— Ален, мы так не договаривались! Он должен был уснуть, а он — сыграл в ящик! — Потом возникла пауза, девушка спросила сдавленно:
— Кеша? Почему у тебя такой голос? Ты что, заболел? И зачем ты звонишь? Ты же обещал зайти после четырех... И вообще, это не телефонный... Ален?
— Марина, это не Ален. Это Гринев. И — не вздумай выключить трубу! Не то через час за тобой приедут архаровцы Борзова и ты будешь удостоена личной беседы с этим веселым господином... Слышала о нем?
— Олег?! Погоди, как ты... И при чем здесь Борзов?
— При том. Он — мой новый босс.
— Зачем ты звонишь?
— Ален приказал тебе убить Марка?
— Никто не приказывал его убивать, понял! Я должна была просто дождаться, пока он уснет, а потом... Откуда ты все знаешь?
— На кого работает Ален?!
— Какой Ален?
— Не надо играть со мной в игры!
— Дурак ты, Гринев! Как был несуразным медведем, так и остался! «В игры...» На Москве медведи если и живут, так только плюшевые! И — заводные!
Знаешь? Ключик в спинку вставляется, и миша пляшет... пляшет-попляшет, лапками помашет... — Марина расхохоталась хрипло, но совсем невесело. — Пока не надоест. Пока завод не кончится. А потом его раз — и в темный ящик. — Марина положила трубку, Олег испугался было, что она прекратит разговор, но понял — девушка лишь приняла очередную дозу спиртного. Да и когда он ей позвонил, она была уже на порядочном взводе. — Ну? Теперь поговорим, медвежонок? Напоследок?
Что ты замолк? Не хочешь спросить, почему «напоследок»?
— Соображаю.
— Все еще соображаешь? Странно...
— Кто тебе приказал познакомиться со мной? Те же люди? Ален?
— Не, ты точно дурак, Гринев! Стоеросовый! Неужели ты думаешь, я знаю? Ни к чему мне это — знать. Мне за это не платят!
— Ты врезалась в мою машину нарочно...
— Какой ты догадливый зверюга, а? Прямо Буратино на «поле чудес»...
Помнишь песню из того фильма? Я, дура, любила ее, когда была маленькая... «Там поле-поле-поле-поле-поле чудес, поле чуде-е-ес... в Стране дураков!» Впрочем, никакая другая страна не лучше, но эта мне точно опостылела. Немного посплю и — туту... До свидания! Или, как говорят поляки, до видзения. Звучит куда лучше.
Похоже на «везение». И мне еще повезет, я знаю. — Девушка замолчала, Олег услышал, как взикнуло колесико зажигалки. — Хочешь честно, Медведь? Ведь ничего плохого ты мне не сделал и даже был мил со мною... Не знаю, зачем и кому ты был нужен, но... Да, обстоятельства нашего «случайного» знакомства были организованы. Все! Включая котенка!
— Куда он делся?
— Да выбросила я его, понял? Его место на помойке! Мне сказали, что ты человечек легковерный, ранимый и сентиментальный. Но — не глупый. В этом они ошиблись... И кстати, все, что я тебе лепила тогда в машине, — я не придумывала... Я рассказывала тебе мою жизнь. С легкими купюрами. Я ведь действительно искусствовед, действительно занималась журналистикой, только...
Мир наш таков, что никому не нужны ни мои мозги, ни моя душа, нужно только тело. Заработать я могу лишь им — вот и зарабатываю, пока не состарилась.
— Квартира подставная?
— Разумеется.
— Ты знала, что нас снимают?
— Да. Детскую стыдливость я утеряла в подростковом возрасте, народным комиссаром становиться не собираюсь, там что мне до большого зеленого пениса, где развесят эти снимки...
— Мурдин тоже был твоим клиентом?
— Мурдин? А кто это?
Олег быстро и кратко описал покойника.
— Ах, этот... Неприятный тип. Я отработала всю программу, но механически, какой-то он скользкий, как липкий угорь. И — страшный.
Гринев готов был спросить: «Со мною тоже — механически?», но обругал себя и только сцепил зубы. А Марина — та словно услышала его вопрос:
— С тобой все было иначе. Ты был искренен. И я... я тоже позволила себе быть искренней. Это ведь такая редкость в нашей жизни. Но... Что я могу сделать, Медведь, раз жизнь такая подлая? Сначала мне было даже интересно «раскручивать» тебя — эдакий молодой барчук, сын состоятельного московского папашки... А потом вдруг поняла: ты безмерно одинок, может быть, куда больше, чем я, потому что я просто хочу сбежать со всех крючков, скрыться, а ты... ты лелеешь мечту о несбыточном: ты хочешь переделать этот мир... И мне стало тебя даже немножко жалко. Но... если совсем по правде, себя мне жальче. Я выпью еще, пожалуй.