Решил поиметь меня еще раз? Трахнуть на обеде в заранее выделенные тридцать минут? Может еще и Дарью позовем, чтобы свечку подержала? Здесь на секунду я чувствую предательское жжение в уголках глаз. Но оно тут же уходит, сменившись раздражением. Ненавижу и знать его не хочу! Пусть разговаривает со своей секретаршей, а лучше с Дарьей, Викторией, Полиной и Анастасией. Эта горячность вредит мне, но ничего со своим бешеным сердцем я поделать не могу.
— Передайте Руслану Владимировичу, что Вера Образцова умерла, — отвечаю я, мой голос почти не дрожит. Абонент на том конце провода замирает, размышляя над моими словами, пытаясь найти, в чём же подвох. На секунду я жалею. Горячая мысль о том, что мое тело желает продолжения, не дает покоя. Перед глазами встает красивое мужское тело Полянского, оно в отличном физическом состоянии, и владеет он им просто отменно. Никогда я не видела такого красивого мужского торса, его хочется трогать и ласкать — это просто произведение искусства. А еще его глаза… Мне безумно нравилось то, на что я уже не имею права, тем более сейчас. Вспоминаю слова Нади. Полянский не должен пользоваться мной. Мгновенно остываю, будто брошенная в стакан с водой горящая спичка. Я просто не имею права подвести подруг. Я обещала им прекратить это половое сумасшествие. Поэтому я выдыхаю, жму на красную кнопку и отключаюсь. Слушая резкие гудки, испытываю облегчение. Так будет лучше.
А дальше мне начинают приходить смс сообщения, наполненные смайлами и восклицательными знаками.
Мне жаль её: она стала жертвой моей страсти к Полянскому, но сейчас я должна думать прежде всего о себе.
А я ей хохочущий смайлик.
В библиотеке сегодня необычно многолюдно. Всем резко вздумалось читать книги. За столами читального зала почти нет мест. Молодые люди стоят в очереди, перед ними море знаний, в которых они совершенно не ориентируются, миллионы букв им неподвластны, студенты просто пытаются собрать все книжки рекомендованной литературы к курсовым проектам и заданиям. Мы с Добронравой Васильевной едва успеваем раздавать необходимую литературу, кружа между стеллажами. Я рада, что народ решил просвещаться, но даже у меня уже ноют ноги. Что уж говорить о расстроенной и вздыхающей старушке в строгом сером пиджаке с птичкой на лацкане. Добронрава едва ползает по залу, при этом продолжая гордо выполнять свои обязанности. Чувствуя, что она все контролирует, я возвращаюсь в кабинет. Сажусь за стол, собираясь заняться документами.
У меня много бумажной волокиты. Отпущенного срока явно не хватает, потому я сразу же приступаю к работе, лихорадочно перебирая документы и делая из них выписки. Одну папку откладываю, быстро пролистываю, а несколько страниц читаю внимательно. И уже через несколько минут не думаю ни о чём, кроме собственной работы.
Ближе к вечеру в мой кабинет интеллигентно, так что едва слышно, стучится Добронрава и, поправляя пиджак, брезгливо замечает:
— Верочка, нас снова посетили страшные люди огромных габаритов.
Я медленно откидываюсь в свое рабочее кресло. Прикусываю кончик ручки и смотрю на небо в окне моего кабинета. Облака плывут быстро и высоко — к хорошей погоде. Упрямый бабловед не понимает слова «нет». А я ведь не собираюсь уступать и биться буду до последнего. Встаю со своего кресла и распахиваю дверь в коридор.
— Пойдемте, Добронрава Васильевна, и прихватите ключи от пожарного гидранта.
— Верочка, но у нас ведь не пожар.
— Думаю, сейчас полыхнет.
Мы останавливаемся в начале коридора. Два огромных квадратных тела, с бугрящимися под пиджаками мышцами, медленно и очень деловито перемещаются в нашу сторону. Добронрава твёрдой походкой вышагивает рядом со мной, движется уверенно, с гордо поднятой головой.
— Мы ищем Веру Образцову. Скажите где она, женщины, и мы вас не тронем.
Закатываю глаза. Ну ведь в третий раз они за мной являются, сто раз видели, таскали, будто пыльный мешок картошки с ростками. И все равно не черта не помнят. Ну что за мышиные мозги меньше горошины?