Охота на мотылька

Ссора с женихом больно ударила по, и без того, расшатанным нервам, вызывая в душе муторное чувство и предательскую, трусливую надежду, что все обойдется. Просто нужно время, чтобы остыть нам обоим. В глубине души я все еще отчаянно надеялась, что он меня любит и обязательно вернется. Мне безумно хотелось верить в это, потому я запретила себе отчаиваться, решив поговорить с Иваном после того, как закончу со всеми делами, практически не сомневаясь, что все образумится.

После риелторской конторы я съездила по нескольким адресам, в поисках временного съемного жилья и уехала ни с чем. По иронии судьбы, я вот-вот стану миллионершей, а съемные квартиры оказались мне не по карману. Во всяком случает те, что были в хороших районах, в которые я по наивности сунулась.

Чтобы наверняка управиться с продажей в ближайшее время, сумму за свою квартиру я потребовала смешную, практически в два раза ниже реальной стоимости, которой мне хватить лишь на погашение долга брата и… и на его лечение. Это стало условием моей помощи для Володи. Через тех же знакомых, которых у меня оказалось на удивление много, я нашла хорошую клинику, специализирующуюся на различных видах зависимости. Вот только поразительно дорогую. С ними я тоже связалась и узнала, что курс лечения для брата составит почти четыре месяца, каждый из которых стоил около двухсот тысяч.

Когда о моем решении погасить за брата долг узнала Катя, она разрыдалась у меня на груди, сбивчиво благодаря за помощь, однако Вовка был категорически против. Этот горделивый болван хотел отказаться, теша свою гордость, невзирая на риски и возможности, когда Катя моментально ухватилась за эту идею. Тогда невестка посмотрела на Вову и просто не оставила ему выбора, поставив ультиматум: или он соглашается на мою помощь, с последующей выплатой долга, или она подает на развод. Стоит ли говорить, что Вовке просто некуда было деться? Но вот когда я поставила дополнительное условие, в виде лечения брата, задумалась даже невестка, которой предстояло остаться на целых четыре месяца одной с ребенком, без работающего мужа и самостоятельно поддерживать убыточный бизнес, до возвращения Вовки. Но, подумав, Екатерина согласилась, не желая более рисковать, опасаясь каждый день, что Вова может сорваться и вновь удариться в азартные игры.

Покатавшись несколько дней по городу в поисках подходящего жилья, я пару раз допускала мысль, а не пожить ли это время вместе с Катей? Все же, они мне должны, и вряд ли невестка осмелится показать мне на дверь. Но быстро отмела эту мысль. Зная свой характер, и ее не менее тяжелый, я поняла, что меня хватит ровно на полдня, прежде чем я сама же и сбегу. Одно дело, когда она благодарит меня за помощь, пребывая в безвыходном положении, и совсем другое, когда все успокоится, опасность минует, и появится такой раздражитель, как я. И, поверьте, я - та еще пакость, с аналогичным характером. И Катя мне мало в чем уступала. Наверное потому мы не могли с ней найти общий язык, довольствуясь редкими встречами. А вот брат, обладатель более мягкого и сговорчивого характера, нисколько не страдал от доминирования жены в моральном плане. Видимо, закаленный горьким опытом проживания со мной…

Да и, если честно, мысль, что в одной со мной квартире будет почти чужой человек и ребенок, пусть и любимый племянник, вызывала панику и отторжение. Особенно в свете моей появившейся любви к одиночеству.

Уже на четвертый день мне позвонил риелтор с «радостной» новостью, что покупатель найден и готов заплатить сразу всю сумму. И я дала "добро", чтобы уже на следующий день мне сообщили, что я более не являюсь хозяйкой квартиры, а на мой банковский счет поступила крупная сумма.

В тот момент, стоя посреди очередной съемной квартиры, и слушая тарахтения хозяйки, на меня напала какая-то апатия и стало просто на все плевать. Как и на квартиру, в которой я находилась и возненавидела с первого взгляда. Потому, перебив пожилую женщину, которая перечисляла сто первый пункт «нельзя», я сказала, что согласна на условия, заплатила предоплату за два месяца, подписала договор с ушлой дамочкой и получила жиденькую связку ключей на шнурке. Почему-то этот шнурок меня добил окончательно и, оставшись одна, я истерично засмеялась. И хохотала до тех пор, пока не обнаружила себя сидящей на пыльном полу, смеющуюся сквозь крупные, горькие слезы.