Охота на мух. Вновь распятый

Класс за классом, начиная с первоклашек, маршировал в актовый зал, из которого были вынесены заблаговременно все ряды кресел, а сцена разукрашена, как в праздник Первого Мая и Великого Октября. Первоклашек и вторые классы выстроили перед сценой, на их цветущих мордашках и в сияющих глазенках была столь явственно запечатлена огромная радость от внезапного праздника, какой-никакой, а все же лучше нудных занятий, на которых в них всеми силами пытались загасить искру божию, превратить в тупиц, в лучшем случае, в зубрил, а к выпускному балу — в манкуртов. И только влияние семьи спасало от всеобщей манкуртизации общества. Да и можно было радоваться, что квалификация педагогов, которым была доверена столь высокая миссия, была столь низкой, что брак в работе был огромен, не все светлые головы оболванивали. Природная лень и апатия выручали, если знаний не давали, то хотя бы не мешали получать их в другом месте: дома или в библиотеке. Но все же с каждым годом количество идиотов росло в геометрической прогрессии. Страх постепенно делал свое дело.

Вдоль стен актового зала выстроились старшеклассники, а в центре, за малышами, встали педагоги обеих школ, где трудилась на ниве просвещения Александра Ивановна, срезая, выламывая и вытаптывая «цветы жизни». Тут же находились и гости, приглашенные на столь торжественное мероприятие, как вручение ордена самой выдающейся человеконенавистнице.

Горнист, приглашенный из Дома пионеров, сыграл сигнал «торжественная линейка», затем зачем-то, не иначе со страха, продудел незапланированную «побудку». Сыграть «бери ложку, бери хлеб…» ему не дали, грубо отобрав трубу и для верности заткнув ее первой попавшейся под рукой тряпкой.

После незапланированной «побудки» сцена заполнилась президиумом из ответственных работников гороно и районо. Помощник президента республики скороговоркой, его ждали в одном, очень приличном доме, где муж уехал в однодневную командировку в район, прочел указ Президиума Верховного Совета СССР, сделал паузу, так как потерял в длинном списке награжденных фамилию Александры Ивановны, наконец, когда пауза уж слишком затянулась и раздались приглушенные смешки обрадованных мальчишек, к помощнику подскочил директор школы и, угодливо изогнувшись вопросительным знаком, шепнул ему на ушко искомую фамилию. Помощник обрадованно выкрикнул фамилию Александры Ивановны, поспешно вручил орден виновнице торжества и незаметно исчез.

Гром оваций и шквал аплодисментов обрушился в зале по незаметно отданному сигналу. Побежали один за другим, строго по списку, согласно репетиции, с букетами цветов. И у всех были слышны лишь первые слова: «От имени…» Остальные слова сливались в какую-то скороговорку, которую не слышали сами произносящие. А хорошенькая пятиклассница, видно, до того разволновалась, что звонко сказала: «Вот именно…» Засмущалась, торопливо сунула букет цветов и убежала плакать за кулисы. Правда, никто ничего не понял, все отупели от однообразных речей, от духоты, завхоз готовился к зиме и начал ее, как водится, законопатив все щели актового зала, от какой-то бессмыслицы, наполнившей зал до отказа. И лишь Илюша улыбнулся, да и то больше в душе, да Игорь по привычке ляпнул: «Именно так!»

Представители школ и другой общественности потащили на сцену многочисленные подарки, купленные на деньги школьников, родителей которых, под предлогом бесплатного обучения, обирали при любом удобном и неудобном случае, повод находили всегда. Правда, педагогам платили столько, что над ними постоянно дамокловым мечом висела проблема: умереть с голода или ходить оборванными и босыми. Может, поэтому и обкладывали данью каждого родителя. Дань несли в основном натурой. Ну, а щепетильные и честные жили впроголодь.

Александра Ивановна внимательно следила за тем, куда складывают подношения, зрение у нее было отличное, и делала записи в своем блокнотике, боялась, что половину сопрут. Занеся последнюю запись, она спрятала блокнотик в большой ридикюль и, тяжело топая, она издали была похожа на бегемота, пошла на трибуну, специально поставленную для нее.

На трибуне Александра Ивановна долго вытирала слезы платочком, попеременно сморкаясь в него, наконец, спрятала платок в необъятных размеров карман платья, глянула в зал совершенно сухими глазами и громоподобным, зычным голосом стала держать речь перед собравшимися:

— Мне трудно говорить. Я глубоко взволнована. Орден — оценка моей скромной деятельности в деле социалистического воспитания нашей прекрасной молодежи. Но не это — главная причина моего глубокого волнения, как, разумеется, и не ваши поздравления и, так сказать, более чем скромные подарки. Главная причина моего волнения — это чувство огромной признательности и безмерной любви к нашему Учителю Земного Шара, великому Вождю всех времен и народов, любимому Иосифу Виссарионовичу Сталину.