Охота на мух. Вновь распятый

Гаджу-сан с удовольствием посмотрел на Давида: в чистом новом кителе френча он выглядел даже красивым, несмотря на малый рост и кривые ноги, было в нем что-то от первобытных людей, дитя природы, никогда не скажешь, что уже сорок лет стукнуло, ни единого седого волоса, более верного слуги трудно было даже предположить.

— Какая будет официальная версия? — спросил Гаджу-сан у Давида, улыбаясь в густые усы.

— Шофер, сообщник, пытался освободить убийцу, устроил аварию. Преступник воспользовался случаем, набросился на меня, вырвал браунинг, два раза ему удалось выстрелить, ранить меня, а потом, в борьбе со мной, ударился виском об окованный железом угол скамьи и умер.

— Умно!.. А свидетели?.. Шофер, твой племянник… Что с ними делать?»

— Есть еще охрана штаб-квартиры, конвой инквизиции… Со мной будет человек десять…

— Здесь шутить можно только мне, Давид!.. Умирать собрался… Ты будешь мне нужен до конца жизни. Я тебе верю: ты единственный человек, который ни разу для себя ничего не попросил и не брал меня за горло…

— Как можно?

— Можно!.. Многие могут… Хочешь, отдам тебе племянника?

— Молодой, нельзя!..

— Почему?

— Влюбится — расхвастается, напьется — проболтается…

— И не жалко?.. — прищурив желтые рысьи глаза, спросил Верховный.

— Безумно жаль!.. Люблю мальчишку… Не знаю, как буду смотреть в глаза сестре…

— Да, дело большое задумали, друг!.. Лес рубят — щепки летят! В окружении врагов живем, дорогой!

И Гаджу-сан неожиданно даже для самого себя обнял Давида. Тот вздрогнул, как вздрагивает старый верный пес от неожиданной ласки хозяина…

Шофера разбудили ночью и потащили на допрос. Резкий свет мощной лампы жег глаза. Сидя на крепко привинченном к полу табурете, шофер с тоской ждал предъявленного обвинения в сообщничестве с убийцей, побоев, а то и пыток. Но вопросы, хоть и касались только убийства, звучали на редкость миролюбиво, буднично, шоферу предложили чаю с ежевичным вареньем, и он, отхлебывая, щурясь от блаженства, крепкого, хорошо заваренного, с любовью, чаю, так же буднично, словно в домашнем кругу, отвечал: кто непосредственно видел место убийства, из тех, кто там был, кто общался с убийцей, были ли посторонние лица на месте преступления, родственники какие-нибудь, знакомые, просили перечислить всех знакомых ему, друзей, дать подробную характеристику каждому из охраны, их родственникам и друзьям.

Шофер часто возил дрова, картошку и прочие продукты земли каждому, кто просил его об этом и давал ему заработать. Обладая хорошей памятью, он сыпал именами и адресами, стремясь оттянуть ту минуту, когда его самого начнут терзать из-за аварии, или, что значительно хуже, из-за побега убийцы. Но об аварии не было произнесено ни слова, а о побеге даже не заикнулись, чем очень удивили шофера. «Не иначе офицера прижали с этой аварией, — злорадно подумал он, — так ему, курве, и надо, не будет за руль хвататься, когда не просят»…

После допроса, длившегося часов пять, шофера отвели в столовую, вкусно накормили обедом, дали даже стакан водки, а затем вывели во двор, где уже урчал мотором его грузовик. Только за рулем уже сидел тот же самый молодой офицер инквизиции, который сыграл такую гнусную шутку с шофером, приведшую его в логово инквизиции и поставившую перед лицом смерти.

— Где тебя черти носят? — заорал офицер, едва увидев шофера.

— Я не из дома, кацо! — обиделся шофер.

— Великий вождь мира Гаджу-сан удостоил нас с тобой чести лицезреть, предстать перед его светлыми очами! — задыхаясь от счастья, продекламировал племянник Давида.

Шофер промолчал, но про себя заматерился: «мудак, чему радоваться? Может, тебе и светит орден, не иначе, а меня загонят на край земли, а то и на остров кинут, хорошо, если не в полосатом»…

Подгоняемый нетерпеливым Кареном, племянником Давида, шофер сел рядом с ним в кабину. Сопровождающий его конвоир хотел было снять с него наручники, но Карен заорал на него:

— Баран, с ума сошел? Дай ключ, во дворце сам сниму.

Конвоир с безмятежным лицом отдал ему ключ, повернулся и ушел. Карен включил зажигание, грузовик зачихал и поехал рывками. Шофер усмехнулся: «молодой осел! думает, водить машину легче, чем расстреливать людей. Лопух»!

Племянник Давида, выехав со двора инквизиции, выровнял ход машины и погнал ее, не обращая внимания ни на какие дорожные знаки. Но, свернув в узкий переулок, чтобы сократить путь ко дворцу, Карен злобно выругался и остановил машину: дорогу преградила повозка, запряженная парой быков. На повозке лежали полуприкрытые мешковиной уже освежеванные коровьи туши. Шофер почувствовал тошноту, увидев, как густо туши облепили огромные жирные мясные мухи. Они ползали, взлетали, садились…

Это ползущее месиво было последним, что увидел шофер в своей жизни. Сильный взрыв разметал и машину, с находившимися в ней шофером и племянником Давида Кареном, и повозку с возчиком, с быками, с коровьими тушами. И мухи пали жертвой своей страсти к крови. Все разметал в пыль сильный заряд мины, подложенной в машину…