Я с усилием вспомнил шумный прокуренный бар, неподалёку от нашей базы. Мы с парнями всегда разминались в нём пивом, прежде чем искать приключений в городе. А иногда и оставались — если хотелось просто набухаться и потрахаться.
Я вспомнил Лони — проститутку из бара. Ей было уже под тридцать, и в уголках серых глаз залегли первые морщины. Она хохочет над чьей-то шуткой, сидя на высоком табурете передо мной. Большая грудь колышется под тонким зелёным платьем в обтяжку. А я прикидываю в уме — хватит ли мне в этот раз кредитов на два часа траха с ней, или обойтись одним и поставить парням ещё пива.
Я протолкался к рыбным рядам. Здесь остро пахло свежей рыбой. Лежали огромные двухметровые сомы с широкими усатыми головами. Их длинные хвосты свешивались с прилавков. Прямо на мостовой, на расстеленных тряпках серебрились горы плотвы и подлещиков. Отдельно были выложены щуки и судаки.
— Парень, купи щуку! — привязался ко мне невысокий тощий мужичок с хитрой усмешкой в рыжей курчавой бороде.
Я помотал головой.
— Купи! Свежая, только утром из сетки вытащил. Смотри, живая ещё — жабры разевает!
Он показал рукой на широкий деревянный чан, в котором лениво двигала хвостом огромная рыбина. Она, и вправду, шевелила жабрами и открывала зубастую пасть. Ни хрена себе, зверюга!
— Рыба не простая, желания исполняет, — зачастил продавец, видя мой интерес. — Помнишь, как в сказке про Емелю? Загадаешь желание, оно и исполнится! Ты сейчас чего хочешь?
Я чертовски хотел вернуться домой к Сытину, дождаться его и за блинами расспросить на счёт моей дальнейшей жизни. Но сперва надо было найти сестру Михея.
Я наклонился рассмотреть рыбину и краем глаза увидел в толпе мужика в чёрной жилетке и шапке, похожей на валенок. Он стоял метрах в пяти и смотрел прямо на меня.
Слежка, бля!
Я выпрямился и двинулся дальше вдоль прилавков. Но продавец крепко схватил меня за руку.
— Ты куда, парень? Купи щуку-то! Вижу — понравилась она тебе.
Он громко заржал, показывая тёмные зубы.
Тип в жилетке пробирался через толпу прямо к нам. Острое чувство опасности заставило меня напрячься.
Я не стал долго размышлять, что они собираются сделать со мной посреди толпы народа. Мало ли! Нож в бок, укол чем-нибудь ядовитым. Разбирайся потом, Сытин — кто Немого угробил!
Я изо всех сил врезал продавцу кулаком в нос. Он выпустил мою руку и схватился за лицо, размазывая кровь по бороде и усам. И вдруг заорал:
— Держи вора!
Толпа всколыхнулась. Я дёрнулся было бежать и резко остановился.
Ты долбанулся, Немой?! Если побежишь — всё, кранты! Повалят и затопчут, даже разбираться никто не станет. Бежишь — значит, вор!
Меня охватило мгновенное чувство беспомощности. Что можно сделать против окружившей тебя толпы? Я даже крикнуть ничего не могу.
А сука-продавец снова вцепился мне в руку и громче прежнего заверещал:
— Держи вора!
Ну, блядь!
Я добавил продавцу костяшками пальцев в кадык. Он перестал орать и захрипел, хватаясь за горло. Я перепрыгнул чан с плещущейся в нём щукой, упал на мостовую и закатился под прилавки.
Высоты прилавков как раз хватало, чтобы бежать под ними на четвереньках. Я пробежал один ряд, вынырнул из-под него. Боднул головой в грудь какого-то стражника. Он охнул и шлёпнулся на жопу, а я снова нырнул под прилавки.
Надо мной шумел и гудел рынок. Большинство людей ни хера не понимали, что происходит, но исправно бегали и орали вместе со всеми. Идиоты, бля!
— Держи вора! — ходуном ходило над головой.
Перед моими глазами мелькали ножки прилавков, ноги продавцов и покупателей. Рука поскользнулась на мягком гнилом яблоке и я чуть не ткнулся носом в засранную мостовую.
От бега на карачках ноги свело судорогой. Я машинально попытался выпрямиться, долбанулся башкой о перекладину прилавка и зашипел от боли. Стиснул зубы и стал как можно быстрее пробираться к краю площади.
Добравшись до него, я выкатился из-под прилавка и вскочил. Перепрыгнул чью-то ногу, саданул локтем в мягкий бок и, что было сил, рванул в боковую улицу.
Неужели выбрался?
И в этот момент что-то больно ухватило меня за шиворот и потащило вверх. Ворот рубахи трещал, волосяная верёвка амулета впилась в шею.
Мои ноги оторвались от земли, и я повис в воздухе. Прямо передо мной маячила оскаленная бородатая рожа.
— Немой, блядь! Вот ты и попался!
Я узнал эту рожу и внезапно поплыл.
Откуда-то из памяти вылезла картинка. Вот Немой в углу избы играет с кривоногой оловянной лошадкой. Лошадку ему подарил кузнец Аким — он часто заходит к ним с матерью. То забор поправит, то дрова поможет наколоть.
Здоровенный Аким, сгорбившись, сидит возле стола и гудит басом:
— Перед всей деревней меня позоришь, Ирина. Все смеяться будут.
Его огромные руки, густо поросшие чёрными курчавыми волосами, лежат на столешнице.
— Я тебя не звала, — твёрдо отвечает мать. — Сам ходил. Я тебе ничего не обещала.
— За сердце ты меня взяла, — гнёт своё Аким. — Вот за самое сердце.
Немому смешно. Как мать может такого здоровяка взять за сердце? Оно же огромное, наверное, как у быка.