Охота на невесту 2

Герольд, тем не менее, не унялся и снова задул в свою дудку. На сей раз в воротах замка открылась небольшая дверь, оттуда вышел невысокий, но крепкий человек в кольчуге, не говоря ни слова и не обращая никакого внимания на стоящих позади герольда людей, за ногу ловко сдернул дударя с коня и в два счета обмотал трубу ему вокруг шеи. После этого он, все так же не обращая ни на кого внимания, громко высморкался на лежащего герольда и вразвалочку ушел обратно в замок. Дверь захлопнулась. Занавес!

Пока герольда освобождали от неожиданного украшения, на стену замка вышел сам Корбин – ему как раз сообщили о незваных визитерах. На его абсолютно невежливый вопрос кто там пожаловал и какого рожна им здесь, собственно, надо, последовал ответ (говорил на сей раз не внезапно охрипший герольд, а какой-то рыцарь с неплохо поставленным голосом), что прибыл барон Лютен со свитой. Корбин, в свою очередь, ответил, что никого не ждет, и повторил вопрос о причинах столь внезапного визита. Ответ был прост и лаконичен – за сыном. Ну и за его спутниками, конечно – барон не был склонен бросать в беде своих людей.

Ну, вот тут и выяснилось, что пленные по-прежнему сидят в подвале и, всеми забытые, ожидают своей участи. Однако отдавать блудного сына отцу Корбин не собирался. Виновен? Виновен. Ну а раз виновен – сначала срок отмотай, а потом уж иди на все четыре стороны. Тут как раз рудники серебряные работают недалече… Барон, услышав это и зная скверный характер Корбина, а также то, что надавить на графа он никак не может, резко спал с лица и принялся искать компромисс. Корбин популярно объяснил, что компромисс искать не с чего. Попался? Попался. Имел все шансы отделаться парой ударов в ухо, но если уж обнажил меч против людей графа на его же собственной земле – будь любезен отвечать. За такие шутки вообще полагалась петля или, с учетом дворянского достоинства виновного, плаха. Кто-то, услышав разговор, предложил всунуть баронскому сынку лом в задницу и раскалить противоположный конец. Идею неожиданно дружно поддержали все собравшиеся на стене люди графа, и барон окончательно сбледнул, однако Корбин прервал дискуссию и заявил, что по малолетству и глупости прощает дурачка, но вот порку и ему, и его спутникам, чтоб неделю сесть не могли, считает необходимой. Барону, конечно, не слишком нравилось, что его сына и наследника прилюдно выпорют на конюшне, как нашкодившего крестьянского пацана, но спорить он не стал – понимал, что легко отделался.

Граф, надо сказать, казнить сопляка не собирался в любом случае. Такие вот задиры, лихие и не боящиеся ни Единого, ни ПрОклятого, сильные физически и быстрые в принятии решений, как ни крути, являются будущим любого государства. Пока есть такие вот – есть, кому это государство защищать и давать нормальное, здоровое потомство, которое будет защищать его в будущем. Конечно, очень многое зависит от правильного воспитания, но и сильная кровь значит очень многое. Ну а глупость – она, скорее, от недостатка опыта. Молодость – недостаток, который имеет свойство проходить, а опыт, наоборот, склонен с годами накапливаться. Впрочем, барону о таких вот рассуждениях графа де'Карри знать не стоило – пускай помучается неизвестностью, глядишь, лучше за своим непутевым отпрыском присматривать будет.

Однако на экзекуцию Корбин не попал. Честно говоря, не очень-то и хотелось, поэтому, когда к нему заявился незваный гость, Корбин тут же с удовольствием воспользовался предлогом в виде важного и срочного разговора для того, чтобы никуда не идти. Крикнул, чтобы начинали без него, и с любопытством уставился на визитера. А посмотреть, кстати, было на что, ибо визитером был не кто иной, как Адрис, который стоял и с интересом, чуть ли не рот открыв от изумления, рассматривал окружающий интерьер – в замке графа де'Карри он был впервые.

Вообще, на Адриса Корбин наткнулся, когда уже шагал к месту проведения наказания, пересекая, чтобы срезать путь, обеденный зал. Адрис там как раз рассматривал висящие на стенах батальные полотна, изображающие героических предков Корбина – то во главе конной лавы атакующих вражеские порядки, то мудро руководивших войсками с вершины холма, то в одиночку поражающих копьем дракона. Как профессионал, Корбин мог с уверенностью сказать, что та атака рыцарской конницы по сильно пересеченной местности, да еще и вверх по склону, ни к чему хорошему привести не могла. Расстановка войск на второй картине была, несмотря на солидный вид полководца, бездарной, а художник, рисовавший третью картину, дракона в глаза не видел, ни живого, ни мертвого. Остальные картины так же изображали моменты, весьма далекие от действительности, но, очевидно, таковы были законы жанра – показать чистенькую и победоносную войну без замешанной на крови грязи и собственных кишок на чужом копье. К тому же, картины весьма нравились далеким от войны гостям, особенно дамам, поэтому Корбин их тоже терпел. Вот и на Адриса потемневшие от времени полотна произвели впечатление – он так увлекся, что даже не обратил внимания на вошедшего графа.