Охота на Нострадамуса

– Вот что я тебе скажу, Кейт Либби. Иногда в этом мире каждый только и норовит, чтобы подставить нам подножку, – бездомный музыкант покачал головой и указал на нее сухим пальцем. – Но только добрые дела и любовь в сердце помогают нам подниматься на ноги и топтать эту землю дальше. Зло не выносит добро. Бежит от него. Ты сделала мне добро, и оно вскоре вернется к тебе, – он медленно поднес к груди руку, потом протянул ее к ней ладонью вверх, будто протягивая нечто невидимое. – От меня к тебе.

– Сейчас его стало слишком много. Людям ничего не интересно, кроме собственных проблем.

– Так было всегда, и так будет и впредь. Без зла мы не научились бы ценить доброту, – покачал головой старик. – Помни это.

– Хорошо, – кивнула Кейт. – Я попробую.

– Храни тебя Бог, Кейт Либби.

– Думаете, он есть? – потуже запахнувшись в пальто, спросила девушка, она никогда не обсуждала эти вопросы ни с кем, кроме отца, и неожиданно для себя впервые затронула эту тему с посторонним.

– Не знаю, – пожал плечами Бо и, немного помолчав, странно ответил: – Но он иногда говорит со мной.

– Как?

– Я просто слушаю, и все, – загадочно улыбнулся старик. – И зная, что я его слушаю, он говорит. Другие ведь не слышат, им некогда. Я же тут всегда сижу и вижу – все бегут, куда-то торопятся, шумят. Не слышат друг друга. Ругаются, что-то выясняют, делят. Какой уж тут Бог. Вот он и не показывается. А я иногда слышу. Чувствую, как он приходит и говорит.

– О чем?

– О том, что рядом. И любит меня. А если захочешь, скажет и тебе. Удачи, Кейт Либби, и помни, – он снова повторил жест с рукой. – От меня к тебе.

– Я запомню, – пообещала девушка.

Поднеся гармошку к губам, Бо подул на нее, прочищая отверстия и облизнув губы, хрипло обратился к пустынной улице, с неожиданной силой в голосе, от которой улыбнувшаяся Кейт сделала шаг назад.

– Э-э-э, странни-и-ик, посто-ой, прекрати-ка свой путь! – Он вывел на гармошке новый мотив. – Возьми этот каме-ень, ударь себя в грудь! Ударь там, где крест, ударь там, где боль, м-м-м, смахни из глаз слезы-ы, пусть уйдет в землю со-оль.

Предоставив бродяге музицировать в одиночестве, Кейт перешла на другую сторону улицы и забралась в машину, гадая, чем бы себя занять. Сидеть дома было невыносимо, а о том, чтобы заявиться в офис конторы, речи вообще не шло – видеть лица сотрудников и команды Кейт сейчас хотелось меньше всего. Она решила скатать в город и наконец-то как следует его рассмотреть, надеясь, что оживленная суета центра переключит ее невеселые мысли на более позитивный лад. Надо осваиваться, в конце концов.

– Ну, давай. Показывай, – пробормотала она, обращаясь к навалившемуся со всех сторон молчаливому городу, нехотя стряхивающему остатки сна, и плавно переключила передачу.

Кинув последний взгляд на игравшего Бо, Кейт пристегнула ремень и тронула машину с места, не задавая себе ни конкретного направления, ни цели. Пусть город сам ее куда-нибудь приведет, она устала все и за всех решать, платя за свои поступки непомерно высокую цену. Потомившись на светофоре, Кейт прибавила газу, и лабиринты проспектов и улиц раскинулись перед ней.

Муни оказался прав. Чикаго действительно был необычным городом. Прокопченным, старым. Словно коренной зуб, намертво вросший историей и корнями в американскую землю. Просто изначально к нему нужно было как следует присмотреться, равно как, скорее всего, и к любому другому городу на планете. И тогда улицы и площади предстают перед путником в ином виде, а снующие по проспектам прохожие словно снимают маски, перевоплощаясь прямо на глазах. Сколько потребовалось иммигранту-итальянцу времени или лет, чтобы в полной мере ощутить этот дух и атмосферу? Возможно ли предположить, что какой-то другой город может стать для человека вторым домом, а новая земля – родной, как та, которую когда-то пришлось покинуть? Помним ли мы свою связь с землей, существует ли она вообще, бережно передаваемая нашими предками из поколения в поколение вместе с генами? Или же это всего лишь не более чем красивые россказни и легенды доживающих свой век стариков, которым только дай волю подразнить разинувшую рты молодежь у костра в кемпинге, перемежая байки об охотниках и сасквочах преданиями давно канувшей в Лету индейской старины?

Бросив машину на одной из улочек, Кейт посидела в уютном сквере, разбрасывая копошащимся у ног голубям горячую кукурузу, которую зачерпывала из бумажного пакета, который купила тут же, в лотке. Напирающие друг на друга прожорливые птицы, с хрустом уминавшие кукурузу, напомнили Кейт, что она сама еще не завтракала, и, разом высыпав на дорожку весь пакет, Кейт встала со скамейки и пошла к выходу из парка. Перекусив в небольшой кафешке, она снова вышла на улицу и решила пройтись до оставленной в двух кварталах машины пешком. Разглядывала пестрящие тут и там вывески, торопящихся по своим делам пешеходов и снующие туда-сюда кебы такси.