Вдоль порога вытянулись двурядной нитью серебряные полушки. Эльф переступил монетки и привычно пошёл в правый угол к столу, крытому жёлтой цветастой скатёркой. Ренита, в отличие от новых веяний моды, не стала делить избу на комнаты, и помещение одновременно служило и кухней, и спальней, и гостевым залом. Выложенная слева от входа огромная расписная печь с двуспальной лежанкой радовала пришедшего с мороза гостя домашним теплом, а напротив неё стоял ещё не обсиженный стульчик, укрытый алым бархатом. Искусная рука будущей свекрови загодя вышила на полотне голубей да солнце с луной.
– Присаживайся, гостюшка! – Ренита повела широким жестом в сторону заветного стульчика и поклонилась так, что золотистый кончик косы мазнул тканый половик.
– Ведь по вашим законам не принято, чтоб парень сам женихаться ходил! – усмехнулся эльф, садясь за стол. – Вот лет через десять, может, пришлю кого…
– Так ты за Симеона Мурчану сватать пришёл? – «догадливо» всплеснула руками женщина и заговорщически подмигнула дремавшей на печке рыже-полосатой кошке. – Ну, тогда кваску тебе, гостюшка, отведать положено.
Ренита была старше Вилля всего на четыре года, но на «ты» обращалась исключительно в тёплой домашней обстановке. Капитаном стал, как-никак! Хоть и взрослели вместе, и на её свадьбе погулял, да и плечо подставил, когда хоронила мужа. Не сказать, чтобы покойный Болот Лемиш был образцом понимания – и прибить мог, и приласкать. Он утонул в коростене месяце, спустя три недели после шестого Дня Рождения дочери, но Ренита расстроилась, скорее, оттого, что хлопот в птичнике стало для неё в два раза больше, а времени на малышку настолько же меньше. Двадцатилетний Вилль стал другом семьи, и вовсе не считал зазорным поиграть с Раддой в снежки или подтолкнуть с покатого берега салазки.
Женщина, казалось, махала руками с такой же скоростью, как языком. Спустя четверть минуты Вилль, блаженно жмурясь, пил ледяной, чуть терпкий квас и кивал головой в ответ на утешительные известия. Пока он спал, стражники прочесали полгорода и упредили жителей о, наконец, принявшем личину хищнике. Зверь, пусть даже опасный, внушал гораздо меньше страха, чем некая тёмная сущность. Ночью двери будут надёжно заперты, и ни один горожанин не рискнёт показать из дома нос.
– Вилль, к нам твои приходили – сарай осматривали… Так вот, неприятность вышла! – птичница на секунду замялась. – Горлан наш, защитничек, на Геварна бросился да повалил. Ну, Радка возьми, да скажи: «Вставайте, дядя Геварн, покуда вас петухи не затоптали!» А твои… Вилль?
Капитан хрюкнул в кружку, поперхнулся и обмяк на стуле, сотрясаясь от беззвучного смеха. «Петухами» солдаты называли не только птиц, но и мужчин со странными симпатиями, так что храбрый индюк Горлан, сам того не желая, подвалил здоровенную плюшку в без того небезупречную репутацию вечно хмельного стражника.
Солнышко светило ясное, и повеселевший Вилль отправился к Феодоре. Там он попросил некое зелье, весьма известное и распространённое, а потому дешёвое, однако, в таком количестве, что брови женщины поползли вверх.
– Куда тебе столько? – изумилась знахарка, наливая зелье в винную бутыль.
– Да убийства эти, – вздохнул эльф, – совсем из колеи выбивают. Нервный стал – жуть! Того и гляди, начну пить как сапожник и ругаться как орк.
Феодоре совсем не хотелось, чтобы Вилль стал вести себя таким неподобающим образом, поэтому она безропотно наполнила ёмкость, и денег с него не взяла.
Вилль про себя усмехнулся, но перечить не стал, поблагодарил женщину и пошёл домой. В бутыль он долил ещё кое-что, также в народе известное. Дремавший на диване Симеон проснулся, потянул носом и в мгновение ока очутился на столе перед эльфом.
– Ах-х, хозяин, хозя-а-аин! Дай и мне немножко! Совсем капельку, в ссметанку!
Парень со смехом отмахнулся от кошачьего хвоста, которым Симеон так и норовил ткнуть его в лицо.
– Нет, Симка, это не тебе… Хотя не знал, что и на домовых действует.
– Ну, хозя-аин, – продолжал упрашивать Симеон, маслеными глазками поглядывая на вожделенную бутыль. – Зачем тебе так много? Хочешшь, я тебе завтрак приготовлю, мрр? В посстель принесу?
– Скажи ещё, с ложечки покормишь!
– Да, да! – с готовностью закивал одурманенный домовой, умильно заглядывая эльфу в глаза. – Покорммрлю, и салфеточку посстелю!
– Ещё чего! – отрезал парень. – Первым, кто кормил меня с ложки, была моя мама, а последним будет жена!.. После особенно бурной ночи…
– О, хозя-аин, ты уходишшь, ты покидаешшь своего верного Симеона? – тоскливо провыл чёрный кот. – Я не смогу засснуть! Мне одиноко, мне страшшно в этом большом доме!
– Раньше не боялся, теперь-то что случилось?
– Мышшши…
– Мыши?
– О, хозя-а-аин, они шушукаются, они шшепчутся у меня за спиной! Ты не знаешь… Они замышшляют убийство!
Вилль схватил кота подмышки и заглянул ему в глаза. Морда у домового была совсем безумная, осовелый взгляд блуждал по комнате и ни на чём не мог остановиться.
– Это что, только от запаха? – пробормотал Вилль. – Не переборщить бы.