Охота на одиночку (СИ)

— А что ты знаешь? — проворчал Худяков, раздражаясь. — Надежно он вырубил… Значит, не очень надежно, если мужик выпал из машины, встал, отряхнулся и пошел домой.

— Как это — пошел домой?

— А где же он? На тот свет птичкой улетел? Весь из себя белый и пушистый.

— Может, его забрали. Проезжал кто-то и забрал.

Они шли по краю насыпи, разглядывая склон. Никаких следов.

— Похоже, забрали, — неохотно согласился Худяков. — Чудес не бывает. Если нет водилы — забрали. Сам он уйти не мог, дураку понятно… Повезли в ближайшую больницу. А там, конечно, дадут знать в милицию. Менты пройдутся по карманам водилы, найдут права и техталон. У них же ума побольше, чем у тебя, придурка!.. А если мужик не в полном отрубе? Если он расскажет о нас, грешных? Расскажет и загнется по закону подлости. Что тогда?

— Вряд ли расскажет…

— Ну да, будет держать язык за зубами, чтоб тебя, кретина, под пожизненную статью не подвести.

— А тебя?

— Я его из машины не выкидывал.

— Приказал же…

— Ладно, закрой пасть, — отрубил Худяков. — Приказали ему… Так и перед следователем колоться будешь?

Серый неожиданно присел на корточки, вгляделся во что-то, поднял голову.

— Есть! — сказал он. — Кровь.

Темные шарики свернувшейся крови, облепленные пылью, редкой цепочкой тянулись вдоль обочины. В двух местах кровавый пунктир изгибался вправо, на асфальт, и там капли расплывались продолговатьми кляксами.

Ясно, человек шел, роняя капли крови. Шел! Уж в каком он был состоянии, сказать трудно, однако шел. Живой…

Около скошенного, выщербленного чьим-то лихим бампером бетонного столбика кровавая цепочка обрывалась. Капли, капли — затоптанные, размазанные. Следы шин. Здесь мужика посадили в машину. Не надо быть следопытом, чтобы расшифровать эту нехитрую задачку.

— Усек? — грозно спросил Худяков.

— Усек, — вздохнул Серый.

— Будь у тебя на одну извилину больше, сидели бы мы сейчас в городе на вокзале, с билетами на какой-нибудь дальний поезд. А теперь? Теперь-то что делать, а?..

— Вывернемся. У нас мотор…

— И в нем горючки на полсотни километров. Поезжай куда хочешь, хоть к бениной маме.

— Хода нет — ходи с бубей, — попробовал пошутить Серый. — Давай рискнем пробиться в город!

— Вот там нас и встретят, — усмехнулся Худяков. — С духовым оркестром группы захвата…

В это время послышался нарастающий шум автомобильного мотора. Из-за поворота вынырнул милицейский «уазик».

11

Отъезжая от поликлиники, Зеленин испытывал двойственное чувство. Хорошо, конечно, что помог человеку, попавшему в беду. Доблести тут никакой, но есть ощущение доброго дела. И сдал мужика без особых проволочек, хотя сестричка-дуреха заикнулась было насчет «скорой», мол, им сдавай, если ты такой участливый, а наше дело сторона. Оно понятно, кого нынче обрадуешь нежданной работенкой? Вместо ночного чайку под приятную беседу хлопочи над каким-то окровавленным беднягой… Ну, сдал и сдал. Пусть похлопочут. Но все-таки есть два сомнительных момента. Во-первых, коньяк. Решил немного взбодрить человека, дал отхлебнуть из подаренной однополчанами стеклянной фляжки. Вроде и невелик грех — что ему будет от глотка коньяка? Одна польза, для поддержания тонуса. Но запах-то остался. Могут подумать, что напился: человек и попал в историю. А он забыл предупредить сбила с толку та недовольная сестричка. И второе. Спросили у него, где подобрал человека? Открыл уж было рот ответить: на таком-то километре такого-то шоссе. И вдруг подумал, а ну как скажут — ты что же, дядя, областных нам подкидываешь, мы их лечить не обязаны. Чем черт не шутит? Вот и сбрехал, дескать, в городе подобрал, на Южном шоссе. Ежели здраво рассуждать, какая разница, откуда привезли человека? Поставить на ноги — это главное… Так-то оно так, но не ввести бы ненароком милицию в заблуждение. Могут ведь заинтересоваться, в каких таких злачных местах изуродовали гражданина… как его… Максимова?... или Анисимова?... нет, Максимова.

Ничего, надо будет — разберутся, подумал Антон Егорович. И окончательно успокоился.

* * *

Зосимов открыл глаза. Белизна потолка рождала ощущение пустоты и отчаянной безысходности; спасаясь от белизны, взгляд метнулся в угол и остановился на причудливом буром пятне. В нем было что-то живое, притягивающее. К бурому пятну, похожему на силуэт крокодила, короткими перебежками, замирая и меняя направление, подкрадывалась муха. Самая натуральная живая муха — не плод кошмарной фантазии. Зосимов с возрастающим интересом следил за ней, страстно желая маленькому существу перехитрить здоровенного бурого крокодила.

Постепенно крокодил превратился в неряшливый след протечки, в нос ударил въедливый аптечно-больничный запах. Зосимову казалось, что он окончательно пришел в себя. Он лежит на твердом топчане, голову стягивает тугая повязка, тупая боль затаилась в глубине. Он попал в больницу, и теперь все будет хорошо. Зосимову захотелось говорить; увидеть перед собой внимательные, участливые глаза врача и рассказывать… Что рассказывать?