Охота на охотника

Из размышлений меня вывел тяжелый и множественный отдаленный гул откуда-то из вышины. Я сдернул шляпу и задрал голову. Далеко в вышине голубое небо с запада на восток прочертили десятки светлых инверсионных следов. Похоже, это союзные «Летающие крепости», или «Либерейторы», в рамках очередной «челночной операции», шли куда-нибудь в Полтаву или Миргород, чтобы там дозаправиться топливом, подвесить бомбы и лететь обратно. Ну как же, помним – вторник, вчера пил с русскими за встречу, чуть не умер, среда, опохмелялся с русскими, лучше бы я умер вчера…

Характерно, что никаких звуков зенитной стрельбы или признаков идущего наверху воздушного боя я не слышал. Хотя здешняя ПВО была более чем хилая, да и высоковато шли бомберы – не из всякой зенитки добьешь, и далеко не каждый истребитель достанет. Что тут скажешь – раз такие налеты здесь давно стали рутиной, значит, у них тут все всерьез…

Входная дверь клиники за моей спиной открылась. На крыльце возник плешивый слуга в отглаженной белой куртке и перчатках с двумя изящными чемоданами. «Человек» вопросительно посмотрел на меня, явно ожидая ценных указаний.

– Пожалуйста, пан, несите вещи к зеленому «Опелю», который стоит у ворот, – сказал по-немецки, стараясь быть максимально вежливым. Он меня, кажется, понял и послушно поволокся к воротам.

В этот же момент из клиники вышла и графиня. Одета она была, если можно так выразиться, «по-дорожному» – синяя юбка чуть ниже колен, голубая блузка, черные лаковые туфли на небольшом каблуке, более чем просторный двубортный жакет черного цвета с двумя рядами золотистых пуговиц, маленькая дорожная шляпка, похожая на традиционный головной убор тирольцев, перчатки, темные чулки и дежурный макияж. На мой взгляд, дорогая Ката слишком уж зачернила глаза и ресницы (темный контур вокруг глаз придавал ей дополнительного трагизма), а вот по части маскировки беременности все было на высоте. Настолько, что при взгляде на нашу дворянку спереди сей момент можно было и не заметить. Хотя, конечно, при виде сбоку была отчетливо видна образуемая встопорщившимся внатяг жакетом изрядная «ступенька» на ее талии.

В руках графиня держала изящную черную сумочку с двумя пряжками и малюсенький чемоданчик. Ничего не сказав, она достала из сумочки паспорт и сунула мне в физиономию. На ее обиженном лице было прямо-таки написано – на сволочь, подавись. Я просмотрел паспорт – ну да, документ был венгерский, ну да, вроде бы в порядке, и она действительно Ката Дешеффи, что дополнительно подтверждалось фото. Ничего другого мне бы там, в любом случае, не написали. Хотя, я же устроил эту стихийную проверку аусвайсов вовсе не по какой-то там жгучей необходимости, а просто выёживаясь, в качестве минимальной «ответки». Я, предельно мило улыбаясь, вернул особе графских кровей ее паспорт. Она убрала документ в сумочку, посмотрев на меня с недоумением. Затем я взял ее под локоток, и мы медленно, как и полагалось недорезанным буржуям, пошли к машине. Против поддерживания под локоток графинюшка не возражала, а вот мою попытку понести чемоданчик немедленно и решительно пресекла. Интересно, что у нее там лежало – фамильные драгоценности или какой-нибудь убойный компромат на первых лиц здешнего политического бомонда? Хотя, последнее было бы и вовсе смешно – компромат на Гитлера и его окружение исчислялся не чемоданами, а шкафами или даже железнодорожными вагонами. И это при том, что на трибунале в Нюрнберге обнародовали далеко не всё. Краем глаза я видел, как блондинка по имени Хелена смотрела нам вслед из-за стекол закрытой двери клиники. Интересно только, с какой целью?

Мы вышли за калитку и первым делом увидели Жупишкина, который, открыв багажник, помогал лакею погрузить багаж графини. Ну то есть как помогал – стоял у открытого багажника и глупо улыбался. Слава богу, кажется, он ничего не говорил при этом.

Потом лакей поклонился и, получив от меня бумажку в двадцать рейхсмарок, удалился в калитку. Дорогая Ката при этом ничего не сказала, но посмотрела на меня с плохо скрываемым возмущением – видимо, для оплаты услуг какого-то там лакея это была непомерная по здешним меркам сумма, но что делать? Ведь в моем лопатнике не было никакой мелочи. Стало быть, я успешно изобразил того самого, средней руки заграничного пижона, под чьей личиной выступал. И это должно было запомниться.

Жупишкин критически оглядел нас. Внешний вид и некоторые особенности физического состояния графини, кажется, вызвали у него определенное недопонимание, но вслух он ничего не высказал. При этом Ката Дешеффи смотрела на него словно африканский лев на засохшее говно антилопы.

– Чего вы так долго? – вдруг спросил у меня Жупишкин, когда я подошел к нему вплотную, почти шепотом и, мать его так, по-русски.

– Блин, я же сказал, молчать! – прошипел я в ответ. Вот же конченый идиот…

Краем глаза я увидел, что на лице стоявшей позади меня графини этот диалог, кажется, вызвал целую гамму сложных чувств.

– А чего? – не понял Жупишкин. – Тетя же, наверное, своя в доску…