Охота на охотника

Сюда нет пути обыкновенным людям. Вот они. Остались вовне. Лизавета видит их. И Одовецкую, за чьей спиной, кровью привязанные, души выстроились. Ишь, злые какие, тянут руки, норовят ухватиться, если не за плечи, то хотя бы за краешек самый наряду.

Душ много.

И сил у них изрядно. Рано или поздно доберутся, тем паче право имеют на кровную месть. Откуда Лизавете известно? Она видит.

Как видит и кровь под ногами Одовецкой.

И пламя у Таровицкой.

Опасная стихия. Чуть ослабишь пригляд, и полетит, поднимется, сметая все.

Вздох.

Летят олени.

И из-под земли доносится слаженный волчий вой. Надо остановиться. И Лизавета застывает. Как все просто, только… мир крутится-вертится, того и гляди рассыплется на куски. И становится на грань, уже не мир, но огромный бубен в умелых руках. Тонкие пальцы касаются кожи, и сердце стучит-стучит.

Скинуть чужой камзол.

Сунуть руку в карман.

Нащупать что-то холодное, подернутое изморозью. Надо же, стеклянный шарик, навроде тех, которые делают детишкам на радость. Только внутри не фигурки, но муть темная, переливается тяжко, бултыхается, и чуется, вырвалась бы она на волю, но сил не хватит.

Лизавета вздохнула.

А дальше что?

Куда идти.

Или…

Она, сунув пальцы в рот, свистнула, и снег взметнулся, вылепляя фигуру огромного оленя. Рога его застили небо, спина была широка, что стол, а глаза — черны. И из черноты на Лизавету взирало нечто…

Иное?

Пожалуй.

Стоит олень. Глядит. Усмехается, будто спросить желает, мол, хватит ли у тебя, девица, духу сесть на спину мою? Прокатиться по рисованному небу и, добравшись до края мира, отпустить зло? А после вернуться.

Ты же знаешь, что не многие возвращаются.

И что шаман, ступивший на призрачную дорогу, всегда рискует. Оттого и сидят у тела ученики с ученицами, бьют в бубен, поют песни заунывные, путь душе прокладывая. Оттого и заплетают семь кос, в каждую — по ребру белой рыбы пряча. А на губы семь камней кладут, чтобы не пробралась чужая душа, не нырнула в освободившееся тело.

А ты вот так решила.

Сама.

И ни крови в тебе нет. Ни силы особой. Дурость одна.

— Прости, — сказала Лизавета оленю, и тот наклонил увенчанную золотой короной голову, будто приглашая Лизавету сесть. — Прости, но выхода другого нет… там бы все умерли, понимаешь? А потом… снова кровь и опять кровь.

Отец говорил, что кровь — не вода, много ее земля не выпьет.

Вот и выходит…

Плохо выходит.

Она забралась на оленью спину, села, ухватилась за жесткий волос, сдавила пятками бока. И только подумалось, что платья жаль. Красивое. А олень с легкостью оттолкнулся и понес Лизавету прочь от мира. Вернет ли обратно?

Как знать.

Нет у нее алых бусин в дар.

И кишок волчьих, из которых можно сплести упряжь. Нет резных колокольчиков из кости индрик-зверя. Нет бубна и даже простеньких медных браслетов.

Но…

…даже если она не вернется, это будет хорошей платой.

Мир будет жить.

Лизавета же… она попробует.

Глава 30

Глава 30

Стрежницкий моргнул.

Вот была девица, и вот исчезла.

Не бывает такого, а все одно… шла, решительно так, быстро, и люди, которые всегда-то норовили в толпу сбиться, сами расступались, освобождая рыжей путь. А у нее лицо, что у куклы.

И Авдотья за револьвером потянулась, только как-то медленно. И сам Стрежницкий вдруг понял, что воздух загустевает, и что он в этом воздухе — муха, в медовую лужу угодившая. Вроде и живая пока, но ненадолго. По нервам резануло предчувствие беды, и хотел было закричать, предупреждая разноцветную толпу, которая тоже что-то такое чуяла, а потому беспокоилась, только понял: голос забрали.

И силу.

И… револьвер выпал из Авдотьиной руки, громко ударившись о пол, а кто-то сказал рядом:

— Вот мы и познакомились… я с детства многое о вас слышал.

У парня были Маренины глаза.

И сам он…

Сперва даже под сердцем кольнуло: неужели… но нет, не было у нее детей. Или были? Как знать, правды-то она, сука этакая, не говорила. Впрочем, что эта правда изменила бы? Вот то-то же. И потому снизошло вдруг спокойствие вместе с пониманием: теперь точно убьют.

Пускай.

— Лично у меня к вам претензий нет, — меж тем сказал молодой человек с весьма знакомыми чертами лица. — Однако тетушку, мне мать заменившую, я уважал безмерно. А еще она в свое время клятву взяла, что я отомщу.

— За Марену?

— Приятно иметь дело с понимающими людьми, — он чуть склонил голову.

— Вы… — Авдотья глядела на револьвер и пальцы ее подрагивали. — Вы…

— Я, дорогая моя, весьма надеялся, что мой братец исполнит свое предназначение. И тогда все обошлось бы малой кровью. К сожалению, в этаких делах вовсе без крови не получится. Даже если б неизвестная болезнь прибрала бы дорогого дядюшку вместе с семейством, нашлись бы те, кто отказался б признавать мои права. И что тогда? Смута? Война? Нет, война мне не надобна… то ли дело, когда нервный анархист проносит бомбу и взрывает все высочайшее семейство вместе… с некоторыми излишне преданными ему людьми? И уж тут сам возмущенный народ потребует мести…

…а с учетом того, что погибнут не только Их императорские Величества, но и большая часть присутствующих…

…офицеры.

…бояре.

…промышленники из числа первой сотни.