Охота на охотника

Ко всему прочему, было очень трудно понять, как именно нас собирались официально оформить для пересечения сразу трех границ – Венгрии, Рейха и Швейцарии, да еще так, чтобы это не вызвало никаких подозрений. По идее, если не наши портреты, то уж подробные приметы точно должны были быть у всех спецслужб Третьего рейха и его союзников. Нас что – собирались загримировать до полной неузнаваемости, перевозя в каких-нибудь скрытых отсеках грузовиков, в стиле шпионских фильмов 1960-х, или главная ставка князя все-таки была на магический шелест купюр – те самые деньги, которые вроде бы решают все и во все времена? И уж совсем неясно было, как эти хреновы «перевозчики» собирались внятно замотивировать, к примеру, такое бросающееся в глаза явление, как беременность нашей графини? В общем, на фоне полнейшего бездействия вражеских контрразведчиков (а это откровенно нервировало) кругом были сплошные непонятки и загадки.

Но, тем не менее, раз за разом князь продолжал обещать нам «вполне чистые документы». Из некоторых застольных разговоров выяснилось, что в практике этих провинциальных контрабандистов уже были отдельные прецеденты вывоза в Швейцарию каких-то горячо желавших рожать исключительно в тамошних продвинутых клиниках истеричных венгерских дворянок. Во всяком случае, в этой связи несколько раз упоминалась вслух некая баронесса Магда Эстерхази. Во что этой баронессе обошлось данное «путешествие с медицинским уклоном», князь Арпад деликатно умалчивал, но, подозреваю, что это точно граничило с полным разорением клиентки – наш хозяин точно не занимался благотворительностью, а Швейцария в военное время была отнюдь не резиновой и «плата за вход» туда была высока сверх всякой меры. А того, кто чем-то не понравился тамошним властям, могли тогда мгновенно выставить вон или вообще взять да и не пустить на вожделенную «нейтральную территорию».

По изначальному «стратегическому замыслу», направляющийся за медикаментами конвой выезжал из Будапешта. А мы с графиней должны были присоединиться к нему где-то на извилистой дороге. Князь считал, что так оно надежнее. Конспиратор хренов…

Наконец, уже был назначен конкретный день выезда к границе с Австрией. Наша роль была определена как более чем пассивная – за нами на виллу должны были заехать люди князя, которые затем собирались доставить нас на автомобиле куда нужно и там сдать с рук на руки жуликам из Красного Креста. Мы с этим планом не спорили, хотя ряд вопросов к господину Арпаду оставался.

После обеда 8 сентября, когда за окнами особняка стоял теплый и солнечный день ранней осени, в кабинете хозяина раздался долгожданный телефонный звонок.

Я видел, как облаченный в безупречно отглаженный костюм-тройку князь Арпад спустился со второго этажа и быстрым шагом прошел в комнату Каты, соседнюю с моей. Стоя возле двери, я слышал их не особо долгий разговор на венгерской мове.

Из уст князя прозвучала смутно знакомая мне фраза: «Keszulj fet!»

По-моему, это значило, что нам следовало собирать манатки. Однако, поскольку в ответ графиня произнесла в ответ какую-то длинную фразу, в которой фигурировало только одно знакомое мне слово «dokumentumok» с явно вопросительной интонацией, было ясно, что с нашими документами до самого последнего момента что-то явно было не так.

Тем не менее дорогой князюшка ответил на это что-то, вроде: «Egy pere!»

То есть, насколько я понял, пообещал решить вопрос сей момент. Очень не хотелось сомневаться в том, что он этот вопрос решит, но, тем не менее, и поводов доверять ему тоже не было никаких. Из того факта, что мы благополучно просидели в этом особняке «на полном пансионе» несколько дней, в общем-то, ничего не вытекало. Примитивные пряталки по погребам и явочным квартирам никогда не являются свидетельством большого ума владельцев этих самых подвалов, малин и хаз.

Поговорив с графиней, благоухающий кельнской водой и контрабандными сигарами князь заглянул и в мою дверь, сказав по-немецки:

– Mach dich bereit!

– Danke sehr, ikense jagak chuschle kun parsak bulde hijarden barkarshumadir tirmisch mar! Schumadir rachmat! – ответил я ему со всей возможной благожелательностью на лице, привычно переходя с немецкого на тарабарский, то есть якобы на турецкий. Как я уже успел понять, князь, как и все его подчиненные, турецкого языка и близко не знал и к подобному, откровенному стебу относился, с одной стороны, подозрительно, а с другой – уважительно. Он же не мог знать, что я говорил на самом деле – а вдруг я делал его скромной персоне какие-то цветистые комплименты в восточном стиле?