- Эй, кто-нибудь... - голос звучал на редкость сипло, надсаженно. А еще Стрежницкий распрекрасно осознавал, насколько он ныне жалок. Если бы промахнулся... небось, не стали бы нянчится, подушку на лицо и... что бы он сделал?
Ничего.
А то и вовсе утянули бы в бездну призрачного мира...
...а он не промахнулся.
И теперь сидел над телом девушки в темно-синем платье с белым отложным воротничком. Чулочки шелковые... лицо... почти уцелело, пуля вошла аккурат под левым глазом, причем глаз сохранила, а скулу разворотило. И смотреть на это было... неприятно, пожалуй.
Война...
На войне он видывал и таких вот девочек, и других, моложе, невинней. Застреленных, повешенных, сожженных, замордованных до смерти. И его людьми в том числе, но то на войне, а теперь же мир... кажется, мир... только почему он чувствует себя поганей, нежели тогда?
Он прижал пальцы к шее, хотя с такою раной девица не могла остаться живой.
И покачал головой.
Как же тебя так угораздило-то?
До столика, на котором валялся сигнальный амулет, Стрежницкий полз на четвереньках. Его даже не слишком-то удивило, что охрану не встревожил выстрел. Дай бог, чтоб живы оказались... он добрался.
И поднялся.
И амулетку стащив, сдавил в кулаке.
...и сел, закрыл глаза, пытаясь отделаться от шепота:
- Помоги... помоги и будешь прощен...
Хрена с два. Не за что ему прощения просить. Не за что...
Глава 2
Глава 2
...князя все-таки унесли.
И папенька Таровицкой, человек высокий и крепкий, хмурился, двигал бровями и губами, но ни слова не сказал. А бабушка Одовецкой, Таровицкого и взглядом не удостоившая, бросила:
- Молодец... отличная работа.
И от похвалы этой Аглая зарделась.
А потом в комнате стало тихо и... и когда в ней появилась бледная девушка в пиджаке явно с чужого плеча, никто ее появлению не удивился, а Лизавете лишь подумалось, что писать статью ныне смысла нет, да и писать-то особо не о чем.
...зато князь поправится.
Это ведь хорошо?
Ночью ей снилась великая снежная степь, по которой летела собачья упряжка. Огромные псы черной масти бежали легко, не проваливась в зыбкий снег, а широкие полозья не оставляли следов. Сидела в груде мехов драгоценных Заячья лапа, грызла погрызенный чубук своей трубки.
Встретилась с Лизаветой взглядом.
И сказала:
- Время близится. Не упусти.
Лизавета, которая вдруг обнаружила, что стоит на снегу босой, кивнула: мол, ни за что не упустит. Правда, чего...
...она проснулась засветло.
Тихо.
Прохладно.
За окном лето, но этот старый камень и в самую жару не прогревается. Вон пол совсем студеный. Прочие спят. Раскинулась на кровати Авдотья, губами шевелит, будто спорит с кем-то. Свернулась калачиком Одовецкая, и так лежит, дрожит во сне, зовет кого-то... а не слышно, кого.
Маму?
Снежка лежит на спине. Прямая. И руки на груди сложила. Сама бледная и... Лизавета перекрестилась, уж больно неживой выглядела она.
А вот Таровицкая во сне подушку обняла, стиснула и под живот себе запихала.
...последняя кровать была пуста.
Дарья...
Неудобно вышло вчера, да... и уверения, что подобное случается, не помогли.
Ныне Дарья не спала. Сидела на подоконнике, сжавши кулачки, прислонилась лбом к мутному стеклу и глаза закрыла. По щеке ее бледной ползла слезинка.
- Что случилось? - спросила Лизавета тихо.
- Ничего, - Дарья шмыгнула покрасневшим носом и тихо спросила: - А сильно заметно?
- Что ничего не случилось? Изрядно.
Дарья вздохнула.
- Пойдем, - Лизавета протянула руку. - Холодной водой умоешься. И еще по полтине на каждый глаз положи, минут на десять, хорошо отек снимает.
- А моя матушка огуречный рассол пользует, - Дарья торопливо смахнула слезинку и сползла с подоконника. - Говорит, что лучше его нет.
- Может, и нет, - согласилась Лизавета. - Только где мы сейчас рассол возьмем?
Только-только свело. Солнце, темно-красное, налитое еще висело над самою землей, будто раздумывая, а стоит ли вовсе на небосвод лезть, выдержит ли он, такой хрустально-хрупкий, всю тяжесть светила. Еще немного и дрогнет, покатится, отмеряя утренние часы. И смолкнут соловьи, уступая дневным птахам...
- Я его люблю, - пожаловалась Дарья в умывальне. - Как думаешь, можно влюбиться с первого взгляда?
- Думаю, что если ты влюбилась, то значит, можно, - Лизавета тоже умылась.
А вода леденющая.
То ли красавицам не положено, то ли новое испытание удумали, то ли горячую позже пустят. В конце концов, кто в такую-то рань несусветную встает.
- Маменька сказала бы, что это глупость и блажь, что... в мужа влюбляться надо.
- А если нету?
- Тогда завести и влюбляться.
Наступил Лизаветин черед вздыхать: муж, чай, не таракан, сам собою не заводится. А если так, то неужели без любви жить? Как-то оно несправедливо.