Охота на охотника (СИ)

- И тогда ты в меня влюбилась?

Боль уходила, что вода в песок.

- Нет. Потом. Позже... мне тринадцать было. Первый вечер... представление... мне платье шили, только все вокруг говорили, что сидит оно плохо и танцевать я не умею, что вообще мне бы мальчишкою родиться, потому как девка из меня не вышла.

- Идиоты.

- Еще какие, - охотно согласилась Авдотья. - Я боялась... я не хотела выходить из комнаты, а папенька злился, думал, что я капризничаю. А ты пришел и сказал, что прячутся только трусы и вообще... ты со мною танцевал.

- И ты влюбилась?

- Мне было тринадцать! А ты был красивым. Правда, говорили про тебя всякое... я за эти разговоры одной... мышиного помету в настой для волос подкинула. Что? Она сама хвалилась, что потом гуще стали.

Смеяться было больно.

- Я не дура. Я знаю, что ты меня не любишь. И сомневаюсь, что полюбить сможешь. Из тебя это выпалили. И не считаю, что моей любви на двоих хватит. Просто...

...сложно.

И его едва не убили, точнее Стрежницкого едва не заставили убить вот эту девчонку, которая, пусть и повзрослела, а от наивности не избавилась.

- Изменять ты мне не станешь. Нагулялся до зубовного скрежета. Ограничивать в чем-то... разве что совсем уж в непотребном. Бить и обижать тоже... и если повезет, то мы с тобой уживемся.

- А если нет?

- Разведемся, - Авдотья руку убрала. - Чай, не древних родов, чтобы развода чураться... так что, женишься? Или мне папеньке наврать, что ты меня соблазнил?

И вот поди-ты, пойми, шутит она или всерьез.

Стрежницкий вздохнул и сказал:

- Ты ж не передумаешь?

- Нет.

- Тогда что мне остается?

...про Лизавету они вспомнили, просто... немного позже, чем стоило бы.

...она расшиблась, женщина с на редкость неприметным лицом. И как ни странно, но лицо это уцелело, будто смерть желала подыграть Навойскому. Димитрий стоял над телом, разглядывая правильные, однако все одно некрасивые черты.

Нос тонок.

Глаза темны. В небо глядят, и покойница усмехается, правда, изо рта темною змейкой кровь выползает, а она все равно усмехается.

Мертвая.

Хорошо, иначе Димитрий сам бы ей шею свернул. Вот, значит, кто...

- Уносите, - велел он, отступая. Задрал голову, башню разглядывая. Надо же, снизу она кажется куда более высокой, чем на самом деле. Пузатая, будто бы наклонившаяся, того и гляди, осядет, осыплется темною грудой камня.

Сверзнись кто сверху...

...рыжая сидела в какой-то коморке, сжавшись в комочек, и мелко дрожала. Она смотрела на свои руки, на которых застыли пятна крови.

Чужой.

- Она испытала сильнейшее нервическое потрясение, - сказал целитель, приставленный к рыжей. Он разминал руки, и тонкие пальцы шевелились, и движения их вызывали тошноту. - В совокупности с ментальным воздействием оно привело к тому, что девушка пребывает в шоковом состоянии. Ей настоятельно рекомендован покой и строгая молочная диета. Никакого мяса. Никаких потрясений.

- Почему? - голос рыжей звучал глухо.

- Потому что нервная система женщин куда более хрупка, нежели мужская...

- А мяса почему нельзя?

- Потому что оно тлетворно влияет на естественные процессы, происходящие в женском теле.

- Дурак, - сказала рыжая с печалью. И целитель обиделся. А Димитрий согласился: как есть дурак. Впрочем, главное, что она ожила.

Заговорила.

И если ей мясо надо, Димитрий велит принести с кухни.

- Это шок, - целитель пощупал Лизаветин лоб, а Димитрий поймал себя на мысли, что ему до невозможности хочется надавать этому типчику по рукам.

Чтоб не тянулись, куда не просят.

А то ведь... ишь... вырядился... и не в форме, но в пиджачке клетчатом двубортном и с карманами. Шейный платок карминовый, рубашка лимонная. Кольца на пальцах поблескивают.

Красавчик.

- Я сейчас дам настойку...

Лизавета отчетливо вздрогнула и попросила:

- Не надо. Я... я сама успокоюсь. Без настойки... настоек... всяких, - она поежилась. - Она ведь... она...

- Погибла.

- Мне жаль.

- Мне нет, - Димитрий выразительно покосился на дверь, и целитель фыркнул, выражая глубину своего негодования. Впрочем, сочувствовать было некому. - Она собиралась тебя убить, понимаешь? И не только тебя... возможно, на ее совести те девушки.

Вздох.

И острые плечи.

- Холодно? - Димитрий накинул свой пиджак, вернее не совсем, чтобы свой, но достаточно разношенный, чтобы быть мягким. И вполне себе теплый. - Я здесь закончил. Дальше без меня справятся. Идем?

Он подал руку.

И рыжая приняла. Пальцы ее мелко дрожали. Она шла, не глядя перед собой, всецело доверившись, и лишь в покоях Димитрия словно очнулась ото сна, огляделась.

Вздохнула.

- Слухи пойдут, - сказала она с какой-то непонятной обреченностью.

- Пусть идут.

- Пусть, - рыжая позволила усадить себя в кресло, а вот пиджак не отдала, поэтому Димитрий просто накинул плед поверх. А она сняла туфли и забралась в кресло с ногами, укуталась в плед так, что лишь любопытный нос торчал. И рыжие прядки. - Я... я никого никогда не убивала. Я не хотела убивать. Просто, чтобы она замолчала... думала, если ей будет больно, она не сможет... не сосредоточится... я...

- Ты все сделала правильно.

- Нож взяла и...