Охота на охотников

Болезненно морщась, он потрогал свежий, неровно заросший рубец на шее и снова заскрипел зубами.

Время в Хургаде летело незаметно, не успели оглянуться, как до отъезда осталось три дня.

- Может, задержимся здесь на пару недель? - Аронов говорил сухо, он теперь вообще старался держаться подальше от своего напарника.

Тот даже не посмотрел в Илюшкину сторону, лишь недовольно приподнял одно веко и опустил его.

- Деньги у нас есть, две недели продержимся запросто, - Аронов сделал вид, что не обратил внимания на реакцию Каукалова, - даже больше продержимся - можем месяц, можем полтора... А? Девушки согласны.

Каукалов молчал. Он чувствовал себя сыто, спокойно, лениво - именно лениво, ему даже не хотелось шевелиться, не то чтобы делать резкие движения, суетиться по поводу переноса сроков отъезда, покупать новые билеты, вести переговоры с "ресепшен" - службой размещения постояльцев в отеле...

Он жил теперь с двумя дамами сразу, с Катей и Майей, иногда даже ложился спать вместе с ними в одной комнате, демонстративно забывая про друга, а Илюшка оставался в гулком неуютном номере один, кривил лицо в горьком изумлении, ругал самого себя, ругал Катьку с Майкой и вместе с ними всех женщин на свете, справедливо полагая, что более блудливых, более продажных существ в мире, чем женщины, нет, ругал напарника и засыпал с мокрыми от обиды глазами.

Каукалов, чувствуя Илюшкину обиду, иногда толкал Катю в бок:

- Сходила бы к своему дружку, а?

- А зачем? - Катя сладко зевала, вытягивалась, словно серна, приготовившаяся к прыжку, снова зевала. - Мне и здесь хорошо.

- Тогда сходи ты, - Каукалов толкал Майю. - Школьный друг ведь. Это же больше, чем родственник.

- Плевать я хотела на всех школьных друзей, вместе взятых, - четко, чуточку обиженно произносила Майя: она никак не могла свыкнуться с тем, что ей пришлось подвинуться в постели. - У меня есть ты, и этого вполне достаточно.

- И мне достаточно, - добавляла, сладко потягиваясь, Катя, - а ты, Майка, не будь жадиной!

Но потом в Кате прорезалось что-то сочувственное, бабье, она беззвучно поднималась и уходила в соседний номер. Возвращалась минут через пятнадцать и вновь сладко и сыто потягивалась.

- Ну, чего? - спрашивала её Майя.

- Думала Илюшка почивает безмятежным младенческим сном, а он, оказывается, бодрствует. Ну и пришлось... - Катя зевала, делала несколько негромких хлопков по рту. - Пора баюшки-баю!

Конечно, Илюшку такая ситуация унижала, раздражала, и Каукалов думал, что тот возмутится, выскажет ему все, что думает, но напарник молчал. Каукалов понял: Илюшка никогда ничего не скажет, он спекся окончательно.

Наверное, так оно и было. А может, и нет. Этого не знал никто.

- А? - продолжал тем временем уговаривать Аронов. - Может, останемся? Хотя бы на недельку?

- Нет, уедем мы отсюда вовремя, - наконец снизошел до ответа Каукалов. - В срок.

- Девочки тоже хотели бы остаться...

- Девочки могут, а мы с тобой нет. - Каукалов, разминая затекшие мышцы, сделал несколько маховых движений руками. - Сегодня поплывем на коралловые острова, - объявил он.

День в Хургаде раскочегаривался в несколько минут - стоило только солнцу малость приподняться над землей, над недалекими синевато-дымными горами, как в воздухе начинало что-то призывно и тонко гудеть, утренняя прохлада мигом улетучивалась, сладкоголосые здешние птицы, очень похоже на среднеазиатских скворцов, немедленно пробуждались и заводили услаждающие слух песни; вскоре солнце заполняло собой все здешнее небо, заполняло целиком, растекалось проткнутым куриным желтком от горизонта до горизонта, и от него не было спасения.

Катер на коралловые острова отходил от старого "Шаратона" - отеля, расположенного на берегу миниатюрной песчаной бухточки. При "Шератоне" имелся крохотный, почти игрушечный пляжик, плотно заставленный лежаками. Над лежаками жестко пошумливали своими метелками древние пальмы, посаженные, наверное, ещё в пору Александра Македонского.

Вода, едва отплыли от берега, окрасилась в яркую небесную голубизну, словно бы кто специально осветил её из глубины, купоросный цвет этот резал глаза, вышибал слезы, от солнца невозможно было спрятаться даже под натянутым матерчатым тентом катерка - лучи пробивали плотную материю насквозь.

За штурвалом стоял легконогий, сухотелый, выжаренный до костей араб.

- Май, узнай у этого хорька, долго нам плыть? - попросил Каукалов.

Майя по-английски обратилась к арабу, именуя его уважительно "кэптен", и тот незамедлительно подался к ней своим невесомым телом, готовно улыбнулся: слово "кэптен" растопило его, он начал что-то долго и словоохотливо объяснять красивой загорелой русской девушке. Майя покивала ответно и сказала Каукалову:

- Через час будем на месте.

- За час мы сгорим. От нас одни только головешки останутся.