Охота на отражение

— Это точно — «всякое такое». У него в рюкзаке полсотни пивных бутылок, мобильник за триста баксов, полпачки «Кэптен блэк». Нормальный улов.

— Мобильник вернуть собирался. — торопливо заверил бомж.

— Свежо предание, — пробормотал Ревякин. — Ладно, с этим мы отдельно разберемся. Давай дальше про то, как труп нашел.

— Это, я иду, а тут около люка собаки околачиваются. Целой кодлой! И прямо лезут туда, лапами по нему скребут. Я подошел, думаю — чего они делают? Взял палку свою, разогнал. Потом подковырнул крышку, смотрю — скинуто вниз большое что-то, завернутое. И нога торчит из скрутка. Человечья. Я перепугался, стал стучаться в дом к деду Микашу, у него телефон есть. Позвонил, и ваши приехали.

Бомж рассказывал быстро, частя словами, глотая окончания. По всему было видно — не светит ему перспектива оказаться в тюряге. Ревякин прикинул, что в другом случае дядька был бы просто идеальным козлом отпущения. Сваливаешь на него все три убийства — и точка. А если не захочет подписать показания сразу — есть немало весьма действенных способов убеждения. Чаще всего не оставляющих на том, к кому они применены, ни малейшего следа. Ревякин, как ни крути, был ментом. И ему приходилось не раз прибегать к различным «низким методикам». Только в одном следователь был верен себе: он никогда не применял их к человеку, в чьей виновности были серьезные сомнения. Потому что с перепугу на себя наговорить может каждый.

— А ты никого не видел?

— Да говорю же — я на ночной дискотеке был. Она называется «Матрица». На пляжу тут, недалеко. Можете спросить — меня там знают.

Следователь вопросительно посмотрел на оперативника. Тот пожал плечами:

— Есть тут дискотека «Матрица». Она сезонная — работает с мая по октябрь. Там большей частью туристы околачиваются, причем не из самых малоимущих. У бомжей тут подобные места поделены четко. И кого попало близко не подпустят. Значит, можно на самом деле подъехать на эту дискотеку и спросить, появлялся ли там вот этот хмырь.

От взгляда Ревякина не ускользнуло то, что при этих словах на лице бомжа отразилось нешуточное облегчение. И для себя следователь решил: нет, этот мужик не виноват. Конечно, надо его вывернуть наизнанку по части того, что он видел и слышал. Но и только. К слову, и окрестных жителей надо внимательно поспрашивать — что кто видал?

Ревякин возвратился к судмедэксперту.

— Григорий Аркадьевич, когда примерно ее убили?

— Пока что, без вскрытия, я не могу говорить уверенно. Но в общем — вчера. Причем не то чтобы недавно. Трупное оцепенение уже почти прошло, осталось ограничение подвижности в некоторых суставах. Так что давно уже.

— Ясно. Значит, скорее всего ее просто сюда привезли.

— Видимо, так, — согласился эксперт. И покосился на окрестные дома. — И вот что характерно: ведь никто ни черта не видал. Можно даже не опрашивать, разве что для порядка.

— Нет, это вы уже несколько преувеличиваете, — сказал Ревякин. — Так вообще можно просто взять и списать эту самую покойницу в архив с пометкой, что смерть произошла от естественных причин. Вот такое удивительное заболевание приключилось с несчастной — смертельное и непонятное. Или как вариант можно свалить все на самоубийство.

Эксперт смутился:

— Я не о том. Просто места такие, что особого рвения в разговорах с милицией не дождешься.

— Понимаю. Но вот, к примеру, этот домик подлежит натуральному потрошению, особенно те квартиры, которые выходят окнами на улицу. Наверное, я сам займусь этим.

Он подошел к телу, осторожно приподнял покров. Убитая лежала на спине, скалясь в небо перекошенным ртом. Ревякин присмотрелся и понял, что у нее откушена нижняя губа. Не то сама постаралась, в муках, не то убийца решил добавить в свой образ действия новый штришок. В остальном зрелище было ничуть не менее отвратительным. Общее впечатление: девчонке устроили нечто сродни визиту в застенки инквизиции. А может, и пострашнее.

Сергей покачал головой, натянул простыню. Почувствовал, как к горлу подкатывает тугой колючий желвак. Вот так всегда — ему было жалко убитых, если это были женщины. Мужчины не вызывали ничего, кроме нормальных служебных ощущений. А вот женщины.

Ревякин представил на месте этой девчонки свою мать. Его передернуло.

Следователь быстро огляделся — еще не хватало, чтобы кто-то видел, как его тут «плющит» на почве собственных расшатанных нервов. Идиотская неделя, если по совести! Да и не только неделя. Все время, в течение которого он тычется, как слепой котенок, в поисках маньяка.

Ревякин подошел к кинологу Саше, вернувшемуся с собакой откуда-то из-за оцепления:

— Ну, а ты что скажешь?

— Ничего утешительного, — пожал плечами невысокий плотненький кинолог. — Песик просто ничего не видит. Наверняка приехал на машине, отодвинул крышку, сбросил труп — и до свидания. Тварь!

— Правду говоришь! Моя бы воля, найди я этого выродка, он бы у меня не дожил до суда. Да что там суд! Он бы и до КПЗ не дотянул.

— Точно. Вообще вот такое зрелище не мешало бы увидеть хоть раз всем этим правозащитникам, помешанным на гуманизме.