Охота на пиранью

На третью ночь где-то высоко на сопке разразилась гроза. Оба проснулись посреди ночи от раскатистого грохота и пронзительно-белых вспышек, с пулеметной частотой раздиравших ночь. За окошком на миг проступали из мрака с нереальной четкостью бараки, сосны, ствол здоровенного, в три обхвата, кедра, распиленный бензопилой на аккуратные чурбаки, да так и брошенный. Грохотало долго. Был момент, когда на вершине сопки звонко и оглушающе хлопнул словно бы кнут длиной в пару километров, — неописуемый сухой треск, за ним грохот. Это молния свалила высоченное дерево. Мазур в свое время видел, что остается после такого удара, — толстенная сосна или кедр выглядит так, словно дерево одним махом сломал великан, все вокруг усыпано крупной щепой… И сказал Ольге, что им все же крупно повезло: чертовски неуютно было бы оказаться в такую ночь где-нибудь под деревом, в примитивном шалашике…

На четвертое утро проснувшийся первым Мазур решил, что с него хватит. Брюхо уже не на шутку подводило от голода, дождь с тупым упорством лупил по стеклам, и перспектив не было никаких. Пробираясь босиком в сортир по непролазной грязи, он с тоскливой надеждой таращился на небо, но повсюду висела серая хмарь, острая вершина соседней сопки окутана низким, клыкастым, молочно-белым облаком, твердым на вид… Нет, это надолго.

Когда он вернулся, Ольга сидела на нарах, бессмысленно перелистывая растрепанную книжку. Хватило одного взгляда, чтобы забеспокоиться всерьез. Вполне может быть, в дикой тайге Ольга и не сломалась бы, но это благоустроенное стойбище как раз и приковывало к себе призраком мнимого комфорта — печка топится, крыша над головой, тепло и сухо, стекла в окнах, сортир с дыркой и бумагой…

Мазур присел рядом на нары, приподнял за подбородок ее голову и бодро улыбнулся в целях разведки боем. Она не отвела его руку, не отреагировала никак — просто сидела, словно кукла, глядя пустыми, тусклыми глазами. У него упало сердце. Знал заранее, что может наступить и такой момент, но все равно на душе — помойка…

— Ну, гляди веселей, — сказал он, заранее зная, что все безнадежно.

— Веселей, как же… — отозвалась она глухо. — Поесть ничего нету?

— Откуда? — пожал плечами Мазур. — Вся жратва по домам сидит и носа не высовывает… Придется потерпеть.

— Придется, — произнесла она вовсе уж бесцветным голосом и отстранилась, норовя улечься, накрыться с головой телогрейкой.

Мазур решительно протянул руку, отшвырнул телогрейку подальше. Он сегодня еще не топил, в балке стояла холодрыга, но Ольга, сидя в одних штопаных синтетических шароварах, словно и не чувствовала знобкой прохлады.

— Закуришь? — спросил он. — Одна папироска нашлась, в бараке из-под нар вытащил…

Ольга вяло мотнула головой.

— Кончай, — сказал он энергично. — собираться пора.

— Куда?

— Ну, ты даешь, амазонка. В путь-дорогу, конечно. Грубо прикидывая, сейчас часов семь утра. До темноты мы изрядно отмахаем. Извозимся, конечно, как черти, да что поделать…

— По этой грязюке? — она показала за окно.

— По ней.

— Давай переждем…

— Нет уж, — решительно сказал Мазур. — сейчас уже наверняка сентябрь, в это время такой ливень может зарядить надолго. На неделю. Если не на две. А жрать нечего. Друг друга разве что. Как только ослабеем, тут нам и звиздец.

— А по-моему, нам и так — звиздец.

— Не ерунди, — сказал Мазур. — Мы где-то недалеко от обитаемых мест. Есть поблизости деревни, и крупные. Может, по другую сторону сопки. Все газеты, какие я тут нашел, — шантарские. Они не стали бы волочь из Шантарска ни трактора, ни дизеля — гораздо дешевле выйдет, если раздобыть на месте. Предположим, дизель могли и забросить на грузовике, но вот гусеничный трактор — агрегат малого радиуса действия. Его где-то поблизости нанимали. Отсюда только одна дорога и ведет, по ней тронемся. Глядишь, к вечеру, а то и пораньше, наткнемся на деревню…

— А если не наткнемся?

— В тайге переночуем. Шкуры есть, фуфайка есть… Небось не замерзнем. Говорю тебе, такой ливень может и на две недели зарядить…

— сдохнем же в тайге в такую погоду.

— Да ладно тебе, — сказал Мазур. — До сих пор не сдохли, а тут вдруг… Перебедуем.

— Никуда я не пойду, — сказала она без всякого выражения. — Посидим, пока дождь не кончится.

— А живот еще не подвело? Потом только хуже будет…

— Все равно.

Мазур, сам за эти дождливые дни малость подрастрепавший нервы, поймал себя на желании залепить ей оглушительную оплеуху. Хорошо еще, легко справился с порывом. Подошел к окошку, оперся на узкий подоконник. Ливень безостановочно молотил по грязи — нет, в лужах не видно пузырей, какие россыпью вздуваются перед концом дождя… Это надолго.

Глядя, как лениво, тяжело вздрагивает под ударами струй рыжеватая грязь, промурлыкал сквозь зубы:

За окном моим вода, намокают провода,
За окном моим — беда, кап-кап…

— Олечка, — сказал он чуть ли не умоляюще. — Возьми себя в руки. Зря мы столько перенесли, что ли? И ведь добрались… Почти. Ну давай сделаем последний рывок… Вставай, малыш.

— Нет, — произнесла она с угрюмой решительностью.