‒ Куда мы так торопимся? — кричу ему в затылок, смеясь.
‒ Узнавать друг друга, — улыбается он в ответ, на миг оборачивается и реально переходит на бег.
‒ Обязательно так нестись? — хохочу я и тоже бегу, вариантов у меня нет: он крепко держит за руку и тянет следом.
‒ Мы и так уже потеряли уйму времени! — отвечает он и ускоряется еще больше.
Как два обезумевших подростка мы несемся по узким улицам от набережной в сторону центра. Чуть не сбиваем с ног вынырнувшего из-за угла мужчину с собакой. От неожиданности песик остервенело лает, а мужчина выдает несколько ругательств нам в спину. Я на ходу кричу какие-то извинения, но не уверена, что он их слышит, потому что мы очередной раз сворачиваем в один из переулков Готического квартала.
Тут Никита резко тормозит, и я с разгона впечатываюсь в него. Он обхватывает руками мое лицо и целует. На этот раз я успеваю среагировать и ответить. Очередной, неожиданный для меня поцелуй получается рваным и жадным. Мы сбивчиво дышим и хватаем друг друга губами.
‒ Ты красиво говоришь по-испански, сеньорита Софи, ‒ шепчет он и надсадно дышит мне в губы, поглаживая пальцами скулы. ‒ Совсем не похожа на испанку, но тебе идет эта страна и язык.
Выровнять дыхание никак не получается. Бегаю я почти каждое утро, но целоваться на бегу мне пока не приходилось. Адреналин в крови зашкаливает, сердце колошматит в груди так, что даже страшно.
‒ Ты обманщик! — выдаю я, и у него округляются глаза. ‒ Врунишка! Сказал, что не знаешь, где находится Рамбла, а сам ведешь меня к ней самой короткой дорогой.
Он облегченно хохочет. Ожидал каких-то других обвинений, наверное.
‒ Я шел к тебе этим путем из отеля и запомнил. У меня феноменальная топографическая память.
‒ Где ты остановился?
‒ Отель Маджестик.
‒ Оо, ‒ только и тяну я, потому что сказать тут нечего. Я могу себе только представить, сколько стоит номер на сутки в этом отеле — не меньше половины моей месячной зарплаты.
Мы выходим на бульвар. Почти полночь, а здесь все еще многолюдно и шумно. В кафешках выпивает молодежь, несколько мужских компаний горланят в спорт баре. Это в основном приезжие, у местных не принято засиживаться в ресторанах по будням, да и не ходят они сюда ‒ это самая туристическая улица Барселоны.
‒ Это и есть Рамбла? — кривится Никита.
‒ Она самая. Держи телефон крепче и следи за карманами, здесь воровской клондайк, ‒ предупреждаю я. В первый год учебы у меня на этой улице вытащили кошелек. Хорошо еще, что документов в нем не было, пришлось бы потратить уйму времени и нервов на восстановление.
‒ Не самое подходящее место для разговоров, ‒ комментирует Никита. — А где здесь недалеко можно спокойно и безопасно посидеть и поговорить?
‒ В отеле Маджестик,‒ иронизирую я, взмахивая руками. — Номер стоит как половина почки, зато на входе охрана, а внутри ‒ тишина и покой.
Его бровь ползет вверх, а губы растягиваются в хитрой улыбке.
‒ Намекаешь, что не против подняться в мой номер?
‒ Нет, ‒ прыскаю я. ‒ Хочу сказать, что ты самый мажористый мажор из всех, что мне встречались.
Его взгляд тухнет, а улыбка сползает и растворяется в кислой мине:
‒ И многих ты знала?
Понимаю, к чему он клонит, и сразу осекаю:
‒ Нескольких, да и то не особо близко. Но вряд ли Маджестик был им по карману.
‒ Тем не менее отель не пустует. В мире полно богатых людей, странно, что тебе не повезло с ними познакомиться.
‒ У меня никогда не было такой цели. Если честно, я сторонюсь людей, живущих в пафосных пятизвездочных отелях.
‒ Да ладно тебе, Сонь! Ты же сама не из бедной семьи. Сразу после школы уехала жить в Испанию, в Университете Барселоны училась.
‒ Я из самой обычной семьи, ‒ в сердцах выпаливаю я. ‒ Просто выиграла грант на обучение. А чтобы оплатить проживание здесь, мы с мамой продали нашу квартиру. Единственную. Теперь у меня нет дома, но есть диплом, который мало кому интересен. Чтобы прокормить себя, я работаю официанткой и параллельно ищу любую другую работу, потому что ресторан закрыт в межсезонье.
Никита задумчиво смотрит словно сквозь меня.
‒ Вот как? Но ты производишь совсем другое впечатление.
‒ И какое же?
‒ Когда мы познакомились, ты была в лабутенах и дорогом шелковом платье, ‒ вспоминает он и судорожно моргает, словно пытается принять тот факт, что с ним рядом оказалась не такая же мажорка.
‒ Так я эти жуткие босоножки у подруги позаимствовала, ‒ признаюсь и теряюсь, о чем дальше с ним говорить.
Он живет среди прекрасных фей в брендовых шелках и дорогой обуви, и меня принял за одну из них. А я ‒ почти безработная неудачница, вся ценность которой заключается в никому не нужном европейском образовании, незаконченном к тому же.
Никита задумчиво хмыкает. Незаметно кошусь на его профиль, но не могу разгадать, о чем он думает. Мы продолжаем идти, держась за руки. Чувствую, как этот тактильный контакт начинает меня напрягать.
Блин! Ну какой роман может быть у Гордиевского со мной? Останавливаюсь и освобождаю руку, чтобы расстегнуть сумочку и спрятать в нее телефон, который все это время был у меня в свободной руке.