За два дня мы одолели расстояние от Песчаного моря до Джаред-Шода, который располагался в шестидесяти милях к западу от оазиса Ярабуб. (Тарагуд описал это место, как дюжину тощих пальм, с водонапорной колонкой и такой соленой водой, что она при кипении пенилась, как пиво.) Судя по сводкам на тот период, когда мы покидали Каир, оазис находился в руках у немцев. Скорее всего, ситуация не изменилась. Мы не стали выяснять такие подробности. Тарагуд провел нас через трассу Джардабы к неприметной и отмеченной камнями дороге, которая огибала северную часть пустыни и тянулась по плоскому каменистому сериру до Хатиет-эль-Этла — конечной точки нашего маршрута.
Ландшафт менялся по мере того, как мы удалялись на север. Каменистая сковорода равнины, идеальная для быстрой езды, превратилась в песчаную простыню, усеянную меловыми поднятиями, которые мы одолевали вверх и вниз со всевозможными дорожными неприятностями (мои записи о том дне указывали на четыре прокола шин и один потекший радиатор). К полудню пустыня сменилась на ровную каменистую
На преодоление последних ста миль ушло еще два дня. Мы пробирались через солончаки и пересохшие озера. Арабское слово
Теперь мы видели зарево и слышали гул артиллерии. За горизонтом шли адские бои. По звуку залпов Панч определил стрельбу 4,5-дюймовых и 5,5-дюймовых гаубиц. Кто-то рассказал ему, что эти большие корабельные орудия использовались иногда и на суше. Время от времени разрывы возрастали по громкости и длились дольше, чем обычно, — то были прямые попадания в склады с боеприпасами. Прильнув к биноклям, мы наблюдали за битвой с невозмутимостью завзятых театралов или олимпийских богов. Я чувствовал смущение от безумной ярости людей, пытавшихся уничтожить друг друга.
Грузовики продолжали двигаться на север, ориентируясь по пиротехническим шедеврам наших соплеменников. Никто не признавался в этом вслух, но все мы испытывали огромное облегчение от того, что охоту на Роммеля свернули. Теперь, когда не требовалось выполнять задание любой ценой, мы спокойно могли говорить, что шансы на успех были астрономически малыми. Связь по рации со штабом обновила данные по Роммелю. По настоянию медиков, его отправили в Семмерингский госпиталь близ Вены. Диагноз: желтуха с кишечными осложнениями. Отныне Африканским танковым корпусом командовал генерал Георг фон Штумме, о котором никто из нас не слышал.
Парни обсуждали возможные действия, которые мы могли предпринять перед нашим возвращением. Панч надеялся на «драчку» — на рейд, целью которого стал бы какой-нибудь аэродром или склад с припасами в тылу противника. Во время полуденной лежки сержант Тарагуд развернул карту на капоте своего грузовика. К западу неподалеку от нас находились посадочные площадки в Дерне и Мартуде, в Газале, Акроме и Джамбуте. Дальше к западу в Джебель-Ахдаре, иначе называемом Зелеными горами, находились Слонта и Барка, плюс пять аэродромов вокруг Бенгази, плюс Мешили и Мсус на юге. Панч и Стэндадж знали о них по предыдущим рейдам этого года.
— Вот тут в Эль-Адеме и Бел-Хамеде находятся большие топливные склады, — ткнув в карту пальцем, сказал Уоннамейкер. — Они тоже пойдут на «ура» для внезапного удара.
Из всех мотиваций на войне о двух почти никто не говорит. Я имею в виду забаву и любопытство. Они действительно сильные. Для многих людей возбуждение от некоторых поступков является мощнейшим импульсом, ничуть не меньшим, чем желание посмотреть, «как это выглядит» или как мы будем действовать в критический момент. Перед отправкой патруля Т3 к Южной пирамиде камней я беседовал с Ником Уайлдером за кружкой чая. Его слова буквально поразили меня. По ходу разговора Ник описал настроение, которое он ищет накануне любого смертельно опасного сражения.