— Дженкинс, — сказал я, — покажи нам дорогу.
Он все понял. На моем месте так поступил бы каждый командир. Это было не наказанием, а искуплением. Он забрался на водительское место и похлопал ладонями по рулю.
— Эх, мама дорогая!
Дженкинс проскочил через разлом так ловко и легко, что напомнил мне лису, ускользавшую через дыру в ограде. «Лянча» выбралась на крепкий грунт, остановилась как вкопанная, а затем на буксире протащила второй грузовик через просевшие фашины. В порыве ликования мы столкнули наш навесной мост в пропасть, чтобы немцы не смогли воспользоваться им, если погонятся за нами. Когда машины выбрались на плато, Колли и Панч похлопали Дженкинса по спине, хваля его за храбрость. Я вызвал свистом Олифанта и Грейнджера, которые прикрывали наш отход. Парни бросили им веревки и затащили их на вершину. Затем все попадали на колени или распластались на земле в полном изнеможении. Мы слышали, как гансы внизу по-прежнему уговаривали нас сдаться. Колли встал и поднял «Виккерс».
— Кто хочет повеселиться?
Он имел в виду стрельбу по немцам. Никто не поддержал его затею. Люди слишком устали. Сейчас им хотелось просто тихо радоваться тому, что они остались живыми и не попали в плен.
Мы надеялись, что найдем наверху легкий путь. Но грузовики, проехав первых пятьдесят ярдов, оказались в дебрях густых зарослей акации и тамариска. Эти растения имели упругие толстые стебли. Их невозможно было вырвать из земли. При полном отсутствии топоров нам приходилось обрубать тонкие ветви лопатами, а затем сгибать кусты плечами и коленями. Машины с трудом продирались по этой рукотворной тропе, даже когда мы толкали их. Этот медленный процесс перемещения становился еще более раздражающим от того, что кусты полностью перекрывали обзор, а грузовики вновь и вновь застревали в невидимых ямах. Узкие, но глубокие канавы сотрясали корпуса ударами, которые разрушали наши уже погнутые тяги, рулевые колонки, оси, маслосборники и шасси. Если грузовик заваливался в яму боком, нам требовались минуты упорного труда и бешеных рывков, чтобы удержать его от опрокидывания. В дополнение ко всем бедам машины начали буквально рассыпаться на глазах. Барабанные тормоза на грузовике Колли раскалялись до алого цвета. Нам пришлось срезать часть коробки, чтобы колеса могли поворачиваться. Одним словом, эта машина осталась без тормозов. Затем у моей «Лянчи» забарахлил водяной насос. Днем мы могли бы заменить его за полчаса, однако при свете фонарика на это ушло бы гораздо больше времени. Я уже подумывал прицепить грузовик на буксир к Колли, но Грейнджер выручил нас. Он довольно быстро заменил насос в полной темноте, хотя весь его автослесарный опыт ограничивался рейдами ПГДД.
— Машины обладают собственным разумом, — сказал он мне, пока я помогал ему, направляя на моторный отсек лунный свет, отраженный от дна походного котла.
Грейнджер верил, что грузовики, как и живые существа, могли проявлять свои чувства и эмоции. По его теории, машины в основном относились к женскому полу.
— Вот смотри, шкип. Эти девочки отдали нам все, пока мы забирались на плато. Теперь у них не осталось сил, и они, подобно нам, разваливаются на части.
Грейнджер сказал, что когда люди бранят грузовик, бьют ногами по его бамперам и колесам, они ранят чувства машины.
— Их нужно любить. Тогда они ответят тебе тем же.
Сам Грейнджер считался в ПГДД любимчиком женщин. Даже в нашем патруле имелись парни красивее его. Но он по какой-то причине притягивал к себе представительниц слабого пола и не раз обольщал жен и дочерей местной интеллигенции. Только Грейнджер подравнивал бороду во время рейдов. Он обладал большим тщеславием. Но мне редко встречались солдаты, которые с такой охотой брались за любую работу.
— Короче, эти сучки падки на любовь.
Он ласково погладил бок «Лянчи»:
— И я буду любить тебя, моя шлюшка, до тех пор, пока ты не перетащишь нас на другую сторону фронта.
Мы цеплялись за остатки ночи не только для того, чтобы уйти от «Макков» и «Мессершмиттов», которые наши «друзья» из 288-й боевой группы, безусловно, вызвали для карательной акции. Нам хотелось оставить как можно больше миль между собой и немецкими бронемашинами и грузовиками с пехотой. А они наверняка уже объезжали плато, чтобы встретить нас на другой стороне (во всяком случае, на их месте мы поступили бы точно так же). К нашему ужасу, преодолев с большим трудом одну-две мили, мы услышали пугающий звук сухого подсоса в моторе Колли. Кончился бензин. Поднимаясь по уступам, мы сожгли запас горючего, рассчитанный на сорок миль. Я собрал людей на перекур.
— Ладно, парни. У кого что есть?
В пустыне каждая машина накапливает и хранит свой секретный запас горючего. Мы с Панчем имели полную немецкую канистру, припрятанную за запасным колесом. Колли наскреб по сусекам другую, а Олифант, покопавшись, нашел еще пару литров бензина. Этих запасов хватало еще на десять миль. Мы объединили наши резервы и двинулись дальше.