Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами

Я вернулся из Сабуртало в центр Тбилиси, где на одной площади, визави друг другу стояли православный Сионский собор и старинная синагога. Старики шли в синагогу, одетые в черные костюмы или зеленые кители. Солидно переговаривались сорока- шестидесятилетние отцы семейств. Они были в бостоновых тройках, белоснежных сорочках и галстуках. Молодые евреи красовались в шелковых или батистовых рубахах апаш, заправленных в моднейшие брюки с удлиненной талией. Головы были в шелковых кипах. Мальчики ходили среди старших, степенные, как почтовые голуби. Они были одеты в черные костюмчики, как взрослые евреи. Я вошел внутрь синагоги. Там начинали читать субботние тексты из Книги. На стене около высоких дубовых дверей висели тексты на иврите и на грузинском языке.

Искусство — это политика чувств.

Храмы хранят двуединость красоты и общинности, чтобы мы попытались воспроизвести истоки единоутробной человеческой системы, размотать клубок в обратном направлении. Возможно предположить, что изначальный общечеловеческий клубок был единым храмом, в котором совершалось поклонение природе на языке восторга и благоговения. Эти звуки — первичные глоссоэмоции — сообщали людей с Богом и между собой. Потом произошла катастрофа. Грянул вулканический гром. Разверзлись воды. Сдвинулись горы. Всплыли острова и затонули материки. Общечеловеческий муравейник раскололся. Люди рассыпались, разбежались и рассеялись в лесах и пустынях земли. Остались единые прачувства и празвуки — глоссоэмоции. Возникли слова, разделив политику и молитву. Люди сходились, чтобы еще сильнее обособляться. Глоссоэмоции стягивали, собирали, созывали людей. Слова разъединяли. Люди строили храмы и разрушали храмы, потому что невыносимо было убивать самих себя в доме предков, окаменевших от времени и горя. Потому что храмы — это дома, где обитают души предков. Храмы — это окаменевшая память души, говорящей глоссоэмоциями. В храмах люди ищут утраченное единство. Когда же грянет возвратное время единого храма первичных глоссоэмоций, породивших единые чувства и единые слова?

Из окна такси был виден ночной Тбилиси 1959 года. Проспект Руставели с погашенными фонарями. Кучки гуляк толпились около затихающих ресторанчиков. Путешественник расплатился с таксистом, и его окружила кучка парней в кожаных куртках. Он даже усмехнулся: «Что вам нужно? Кто вы такие? Кто вы такие?» «Сейчас начнем знакомиться, дорогой. Все станет ясно, как день. Но сначала ты должен понять закон кавказского гостеприимства», — сказал один из них. «Хорош закон, если вы окружили меня впятером и не пускаете в гостиницу. Разве так мы принимаем вас в России?» «Если бы русские не боялись нас и не хотели наших денег, то принимали бы еще хуже. Знаем мы ваше хваленое гостеприимство!» — сказал другой. На это путешественник, порывшись во внутреннем кармане пиджака и вытащив грузинско-русский разговорник, прочитал сначала по-русски, а потом по-грузински в русской транскрипции: «Если любишь в гости ходить, надо любить и гостей принимать. Ты стумба гикварс, маспиндзлобац учда гиквардецо». На что еще один из командос ответил: «Стумари Хвтисаа! Гость от Бога!» «Вот видите, я ваш гость. Что же вы не даете пройти в гостиницу?» — засмеялся путешественник. «Он смеется. Ему весело», — прошелестело вокруг. И один из командос в кожаной куртке, распираемой бычьими мясами шеи, бицепсов и спины, оскалясь золотыми фиксами зубов, захохотал: «Стумари тавшекавебулиа карги, масциндзели ку гулухвио. Гость хорош сдержанный, а хозяин щедрый. Меня зовут Зураб. Запомнил? Зураб!» — сказал первый и ударил путешественника под ложечку. Тот согнулся от боли и от сбитого дыхания. Руки его были стиснуты руками командос, «Слушай сюда, дорогой гость. Меня называют Рафаил», — сказал второй и ударил путешественника в подбородок. Волна голубых искр, боль от прикушенного языка, желтые молнии, гром, темнота и соленая влага, заполнившая рот, ошарашили путешественника. Когда он опомнился и начал сплевывать кровь изо рта, третий сказал: «Ну, дорогой гость, вкусил кавказского гостеприимства?» Путешественник молчал. Тогда третий продолжил: «Меня зовут Дато. Но когда ты окончательно познакомишься с Кареном (он показал на четвертого) и с Гиви (на пятого), будет поздно толковать. Ты будешь пребывать в глубоком нокауте. Понял?» «О чем вы хотите толковать?» — прохрипел путешественник. «Забудь историю с французским коттеджем! Самое позднее завтра утром твоего духа не должно быть в Грузии. Заказывай, куда тебя переправить?» «В Ленинград, — ответил путешественник. — Купите билет до Ленинграда. Деньги в бумажнике».

ГЛАВА 14 Волшебные пули или почтовые вагоны?