Рождественские праздники 1525 года прошли тихо. Поскольку эпидемия чумы в столице еще не закончилась, Генрих и Екатерина провели зимний сезон в Элтеме, в окружении двора в уменьшенном составе36
. В первые дни нового года Генрих продолжил разъезжать по стране в сопровождении нескольких членов свиты и окончательно вернулся в Гринвич к концу января37. Ему было о чем подумать: его любовница Мэри Болейн ждала ребенка. Ее сын, которого она назовет Генри в честь короля, скорее всего, был не от Генриха, а от ее мужа Уильяма Кэри. Ребенок должен был родиться в марте. Дата его рождения часто оспаривается, однако в трех разных документах есть сведения о его возрасте на момент смерти его отца, Уильяма Кэри, что позволяет сделать довольно точные расчеты38.Генрих, должно быть, знал или, во всяком случае, догадывался о беременности Мэри. Источники умалчивают о причинах их расставания, но, судя по всему, их было две. Скорее всего, он оставил ее, как только подозрение на беременность подтвердилось. У него уже был внебрачный сын (хотя как раз в это время он начал предпринимать шаги, чтобы узаконить его положение), и ему был не нужен еще один бастард – конечно, при условии, что ребенок от него39
. Вторая вероятная причина – их отношения просто сошли на нет, и Мэри вернулась к мужу. Как бы то ни было, Генрих остался без любовницы и начал присматривать новую пассию. Если про Екатерину можно было сказать, что ее сексуальное влечение постепенно угасало, то с Генрихом все обстояло иначе.Новости из Европы обнадеживали – ситуация менялась в пользу Генриха. Новый папа римский Климент VII, сильно опасавшийся военных действий со стороны герцога де Бурбона в Италии, призвал к созданию антигабсбургского альянса. Целью этого союза, известного как Коньякская лига, было изгнание войск Карла с итальянского полуострова40
. Весной 1526 года началось активное формирование Лиги. Потерпев поражение в битве при Павии, Франциск был вынужден подписать с Карлом Мадридский мирный договор, по которому он отказывался от своих притязаний на Италию, отдавал Бургундию и в рамках гарантии выполнения положений договора соглашался отправить двух старших сыновей к испанскому двору в качестве заложников в обмен на свою свободу. Условия были жесткими, однако у Франциска едва ли был другой выбор. Когда Маргарита Ангулемская, отважившаяся на долгое и трудное путешествие в Мадрид, чтобы увидеться с братом, предложила Карлу в качестве выкупа три миллиона крон, тот отказался. Франциск признал свое поражение, однако предварительно он тайно в присутствии нотариуса зафиксировал свой протест, поклявшись не идти ни на какие уступки в том, что касается нарушения территориальной целостности Франции41.Буквально через несколько часов после того, как Франциск вернулся домой и воссоединился со своей матерью, он поспешил выразить благодарность Генриху за то, что тот не вторгся в его владения, пока Франциск находился в плену, и за те усилия, которые английский монарх приложил к его освобождению. В обращении к Генриху, которое было дословно записано и переведено Джоном Тейлором, доверенным лицом Уолси, Франциск благодарил своего «доброго английского брата», которому он, «второму после Бога, признателен за свою свободу»: «…отныне я обязан служить Вам всегда… И хотя между нами была война, я прекрасно осознаю, что это была не более чем формальность»42
.Наступил поворотный момент в политической карьере и личной жизни Генриха. Теперь все его помыслы были направлены на достижение более полного и всестороннего сближения с Францией – новая идея захватила его вопреки сложившимся культурным традициям. На этом фоне он не мог не заметить Анну, в которой, как в миниатюре, воплотилось все французское. Он не удостаивал ее вниманием раньше, и, если бы события международной политики не приняли столь драматический оборот, он, возможно, никогда бы не стал добиваться ее любви. Внезапно она предстала перед ним в новом свете – и он был сражен, как он выразился сам, «стрелой любви».
11. Генрих влюблен
Для решительного шага Генрих снова выбрал Прощеный вторник. Так же как и в начале ухаживаний за Мэри Болейн, он первым делом устроил турнир. На маскараде Зеленого замка его девиз звучал так: «Она ранила меня в самое сердце». На этот раз он появился на арене с эмблемой, изображавшей сердце, зажатое в тиски, в окружении языков пламени – очередной отголосок его романа с Мэри. Девиз, написанный по-французски, говорил сам за себя. В нем сквозила игривая откровенность и вместе с тем уклончивость: «Признайся в том, в чем я не смею» (фр.