Охота на Сталина, охота на Гитлера (с фото)

- Леонид Федорович, - сказал Журавлев после обычных приветствий, - туту меня есть на примете один человек, еще молодой, наш негласный сотрудник. Очень одаренная личность. Я убежден, что его надо использовать в Центре, у нас ему просто нечего делать.

- Кто он? - спросил я.

- Специалист по лесному делу. Честный, умный, волевой, энергичный, инициативный. И с поразительными лингвистическими способностями. Прекрасно владеет немецким, знает эсперанто и польский. За несколько месяцев изучил коми-пермяцкий язык настолько, что его в Кудымкаре за своего принимали…

Предложение меня заинтересовало. Я понимал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет. А у нас в последние годы погибло множество опытных, не липовых, а настоящих контрразведчиков и разведчиков. Некоторые линии и объекты были попросту оголены или обслуживались случайными людьми.

- Посылай, - сказал я Михаилу Ивановичу. - Пусть позвонит мне домой.

Прошло несколько дней, и в моей квартире на улице Горького раздался телефонный звонок: Кузнецов. Надо же было так случиться, что в это самое время у меня в гостях был старый товарищ и коллега, только что вернувшийся из продолжительной командировки в Германию, где работал с нелегальных позиций. Я выразительно посмотрел на него, а в трубку сказал:

- Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки.

Мой друг побеседовал с Кузнецовым несколько минут на общие темы, потом вернул мне трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сказал удивленно:

- Говорит как исконный берлинец.

Позднее я узнал, что Кузнецов свободно владел пятью или шестью диалектами немецкого языка, кроме того, умел говорить, в случае надобности, по-русски с немецким акцентом".

Райхман оставил нам и подробный портрет Кузнецова, увиденный глазами профессионального контрразведчика: "…Он пришел ко мне домой. Когда он только вступил на порог, я прямо-таки ахнул: ариец! Чистокровный ариец. Росту выше среднего, стройный, худощавый, но крепкий, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. Настоящий немец, но без этаких примет аристократического вырождения. И прекрасная выправка, словно у кадрового военного, и это - уральский лесовик!*

Леонид Федорович сразу понял, что сама судьба послала ему нежданный подарок:

" Нам остро нужны были люди, способные активно противостоять немецкой агентуре в нашей стране, прежде всего в Москве. Мы затребовали из Свердловска личное дело Колониста, внимательно изучили его работу на Урале. Кузнецов оказался разведчиком прирожденным (что говорится, от Бога. Правда, то, чем Николай Иванович занимался на Урале и первое время по переезде в Москву, называют словом попроще, пониже: осведомитель, или стукач. - Б. С.). Как человек он мне тоже понравился. Я любил с ним разговаривать не только о делах, но и просто так, на отвлеченные темы. Полнится, я сказал ему: обрастайте связями.

И он стал заводить знакомства в среде людей, представляющих заведомо оперативный интерес для немецкой разведки".

Иными словами, Кузнецов входил в доверие к людям, преимущественно из числа интеллигенции, которых НКВД в чем-либо подозревало, и осведомлял органы о их действиях и мыслях. Многим это осведомление могло стоить свободы, а то и жизни. Причем часто вся вина собеседников Кузнецова заключалась всего лишь в неосторожных разговорах на отвлеченные темы, с самостоятельным взглядом на жизнь.

Однако Кузнецова готовили и для куда более серьезных дел. Райхман размышлял:

"Идеальным вариантом, конечно, было бы направить его (Кузнецова. - Б. С.) на учебу в нашу школу (будущих разведчиков-нелегалов. - Б. С.), по окончании которой он был бы аттестован, по меньшей мере, сержантом госбезопасности (офицерский чин, соответствовавший армейскому лейтенанту. - Б. С.), зачислен в какое-нибудь подразделение в центральном аппарате и начал службу. Но мешали два обстоятельства. Во-первых, учеба в нашей школе, как и в обычном военном училище, занимала продолжительное время, а нам нужен был работник, который приступил бы к работе немедленно (из-за нависшей угрозы войны в Европе. -Б. С.)… Второе обстоятельство - несколько щепетильного свойства. Зачислению в нашу школу или на курсы предшествовала длительная процедура изучения кандидата не только с деловых и моральных позиций, но и с точки зрения его анкетной чистоты. Тут наши отделы кадров были беспощадны, а у Кузнецова в прошлом - сомнительное социальное происхождение, по некоторым сведениям отец то ли кулак, то ли белогвардеец, исключение из комсомола, судимость, наконец. Да с такой анкетой его не то что в школу бы не зачислили, глядишь, потребовали бы в третий раз арестовать…"