Охота на сурков

Ксаны в нашей двухкомнатной квартире я не нашел. Запер обе двери моего «кабинета», открыл набитый книгами, рукописями, блокнотами кофр, вытащил из самого нижнего отделения «вальтер», проверил магазин и сунул в задний карман светло-бежевых штанов. Лишь десяток из тех двадцати пяти пар, что Джакса подарил мне на свадьбу — их преподнес ему когда-то почитатель, — мне удалось подарить безработным товарищам… даже безработные не желали носить тридцатилетней давности пикейные панталоны (хоть и не знающие износу) — узкие внизу, как того требовала мода начала века, со штрипками, которые продевали под ботинком и застегивали сбоку. Следуя совету мадам Фауш, я нашел Ксану в нише кондитерской Янна, битком набитой древними старухами. И как при каждой встрече, меня поразило ее лицо; никогда не удавалось мне точно представить себе, какое же оно, пока я не видел его. И оно вновь и вновь производило на меня ошеломляющее впечатление (между тем встречи с «неимпрессионистскими» и даже классическими женскими лицами меня зачастую слегка разочаровывали).

Свою меланхолию она словно бы сбросила, как свою рясу, и разыскивала здесь что-то в Малой энциклопедии античного мира, вышедшей в бернском издательстве, и делала в блокноте заметки. Бронзово-золотистые пряди распущенных волос, словно отлитые, струились по плечам, слегка выцветший скарабеево-зеленый бархатный костюм; после (радостного) приветствия Ксана, делая последние записи, повернулась ко мне в профиль, показав красиво изогнутую линию щеки. Я стал рассказывать ей, какой прекрасный вид открывался с вершины Корвильи. Послушав меня минуту-другую, Ксана как бы между прочим сказала, что я и не был вовсе на Корвилье, вовсе-не-был-вовсе-не-был-вовсе-нет.

Омшена в Лесных Карпатах, май 1917 года. Пола Полари (псевдоним Паулы Поппер) дебютировала в Пратере на сцене театра Ляйхта в амплуа субретки. В 1912 году, девятнадцати лет, она уже была опереточной дивой в «Театр ан дер Вин», прозванная восторженными поклонниками (главным образом из офицерского корпуса) Популари. Пять лет спустя она стала сестрой милосердия, выполняя свои обязанности на карпатском курорте Тренчин-Теплиц, меня же вместе с другими императорско-королевскими ранеными, «дырявоголовыми», направили туда долечиваться. Поблизости располагались военные корреспонденты, разбивая свои палатки то у перевала Дуклы, то в Цилине, откуда Константин Джакса выезжал на фронт.

В ту пору я еще не был с ним знаком.

Однажды в мае, после обеда, Популари повезла меня, восемнадцатилетнего калеку, в фиакре выпить чашечку кофе в Ом-шену. Словацкая деревня, крытые соломой домишки, колодец с журавлем, пруд, на котором резво плавают утки и гуси, — все здесь на удивление не тронуто военной нуждой. Старики крестьяне и плоских войлочных шляпах, украшенных пучками перьев, и молоденькие крестьянки в коротких широких юбках, — все в белых войлочных туфлях. В фиакре рядом с болтающей без остановки сестрой милосердия — Пола в те времена одевалась с истинным шиком — восседаю я в сине-серой летной гимнастерке, на голове вместо фуражки — черная шелковая повязка, резко оттеняющая бледность исхудалого лица, губы застыли в едва приметной усмешке. (У меня осталась фотография той поры.) Неожиданно деревенскую идиллию нарушают дикие вопли.

Проезжая неспешно по деревне, мы стали свидетелями отчаянной драки, в которой участвовало два десятка ребятишек. Одна группа состоит из деревенской ребятни, враждебная — из теплицких уличных мальчишек. Они колотят друг друга сучьями и поленьями, и забава вот-вот грозит перейти в беду, уже летят в ту и другую сторону первые камни, но тут сестра Пола, падкая на сенсации, остановила фиакр. Внезапно сражающиеся стороны пришли к согласию, договорившись решить спор не общей дракой, а поединком предводителей. Десятилетние мальчишки образуют круг, в котором остаются бойцы. Предводитель деревенской ватаги — долговязый, нескладный парнишка с рыжей гривой, курортную же ораву (моя безучастность нарушена едва уловимым изумлением) возглавляет крепенькая, но не старше семи лет девчушка в красном без рукавов платье, по обе стороны круглой мордашки торчат косицы. Она с разгону кидается на противника, подпрыгнув, виснет на нем, мертвой хваткой сцепив у него на шее руки, и, как парнишка ни старается, ему не удается сбросить ее, а девчонка пронзительно вопит:

— Я убью тебя, Визелович!

— Боже правый! — в ужасе восхищается Популари. — Знаешь, Требла, кто эта малышка?