Охота на сурков

Солдат был на удивление красив. В отличие от большинства у него на рукаве не было «карандаша», а виднелась нашивка, схожая с трезубым топором без ручки, в середине — крошечный треугольник, символ горы. Горный стрелок. Высокий, узкобедрый и широкоплечий, идеальный образ юного Ахилла, фуражку он лихо сдвинул на затылок, прядь смоляно-черных волос падает на бронзовый от загара лоб, круто выступающий подбородок, признак упрямства и даже жестокости, расщеплен глубокой ямочкой, очень белые зубы. Желал кто-нибудь помериться с ним силой, он подцеплял противника за палец и чаще всего перетягивал его на свою сторону.

— Хахаааха!

Но если протянет он свой цепкий палец кому-нибудь, а тот не примет вызова, раздается тот же взрыв хохота.

— Хахаааха!

Он беспрерывно хохотал, захмелев от пива, и при этом на его лице, хорошевшем от ямочек на щеках, появлялось мрачно буйное и, пожалуй, похотливое выражение.

В дверях бара колыхнулось лягушачье-зеленое пальто. Пухленькая девица, наскочившая на меня недавно в подземном переходе. Гром приветствий грянул ей навстречу. Красавец солдат тут же подхватил ее и легко поднял вверх на вытянутых руках, девица, болтая короткими полными ножками, помахивала зонтиком, вскрикивала от радости и повизгивала по-поросячьи, а солдаты хохотали, в павильоне грохали шары, в Граубгонденском зале по карточному столу стучали кулаки игроков и, словно выстрелы из пистолета, гремели крики: «Три листика!», «Четыре» и «Сто!» или «Чем черт не шутит! Двести!»

Красавец, держа девицу в воздухе, уронил с головы фуражку. Приятель поднял ее и ждал, пока тот медленно-медленно, демонстрируя свою силу, опускал взвизгивающую девушку на пол. После чего, скользнув рукой под распахнутое пальто, Солдат-Друг обхватил ее пышные бедра и с очевидной гордостью собственника притянул к себе.

— Фрейлейн Туммермут — пивка? — осведомился, ухмыляясь, Фаустино.

— А почему нет, — задорно ответила лягушачье-зеленая дева.

И тут обнаружила меня.

Она подмигнула мне, сморщила свой вздернутый носик, втянула, прыская со смеху, голову в плечи. Прижавшись щекой к бычьей груди юного Ахилла, которого фельдфебель назвал «Солдат-Друг», она, без конца прыская, затараторила, а он, выдвинув подбородок, медленно оглядел зал, нашел меня. Девица, взвизгивая от дурашливого блаженства, то и дело стреляя в меня глазками, рассказала и солдатам какую-то историю, солдаты, обернувшись ко мне, разразились хохотом.

— Йё-ё, Ксана, посмотри-ка, — с восторгом выдала меня Пола, — эта солдатская любушка у бара подмигивает нашему Требле. Сколько волка ни корми, он все в лес глядит! Я его хорошо знаю, ставлю сто к одному, что он уже завел подпольные шашни.

— Во-первых, в Энгадине не часто встретишь подпол, — нашелся я. — И во-вторых… этот платиновый амур? Понятия не имею. А не она ли позавчера едва не сбила меня с ног в подземном переходе, когда… э… когда я был на Корвилье.

— Сластолюбец, ты уличен! — воскликнула Полари.

Тут-то, тут-то Ксана вскинула на меня взгляд, будто бы сочувственный.

— Едва не сбила тебя с ног?

— Да пустяки сущие.

— Вот как? Вот как? — усомнилась Пола.

— Так, значит, когда ты был на Корвилье? — Ксана с состраданием всматривалась в меня сквозь нашу невидимую ширму.

— Да. — Я вытащил сигары.

— Значит, когда ты был на Корвилье, — повторила Ксана почти торжественно, — тебя едва не сбил с ног амур. Бедняжка.

Я пристально поглядел на нее. Но она спокойно выдержала мой взгляд. Два ее недостатка привлекли мое внимание. Первый — подтвердилось мое давнишнее открытие: фиалковый цвет глаз оказался нестойким, он зависел от погоды, как цвет озера. Сегодня, в мышином свете, падающем сквозь окна Американского бара, они были почти мышиного цвета. И второй — ее пленительная улыбка, открывая жемчужно-поблескивающие зубы, выдавала крошечный изъян, который я привык не замечать: край одного зуба чуть-чуть выдавался вперед. В эту злую минуту я невольно обрадовался этим пустяковым недостаткам Ксаны.

Крайнер и Мостни повесили фуражки в гардеробе, сняли куртки; и вот он — египетский орнамент. Заказав у Анетты кофе, они незамедлительно подошли к бильярду.

Не обращая ни малейшего внимания на других посетителей, они достали с полочки кии, натерли концы голубым мелком, бросили монетку в ящик, нажали на рукоятку, и в специальную подставку выкатилась партия белых шаров с одним красным. Мостни — прыщавая непропеченная физиономия, Шорш, как называл его дружок (Крайнер), — установил по его коротко брошенному указанию шары на зеленом сукне, а в середину приладил красную деревянную кеглю-гриб. Крайнер согнулся, ткнул кием разок на пробу и начал игру.

Нужно было, подтолкнув красным шаром белый, загнать оба в расположенные по краям поля лузы и при этом не задеть кеглю-гриб. Если шары не попадали в лузу, наступала очередь противника. Если шар сбивал гриб, игрок проигрывал все заработанные очки. Два-три солдата подошли к бильярду, чтоб поболеть.

— Эй, гляди, гляди, ха-ха-ха! — выкрикнул красавец солдат и плотоядно захохотал.