Охота на свиней

Благодаря всему этому разработчики добились того, что Элиза приобрела индивидуальность, которую она оберегает, точно так же, как человек случайно приобретает то «я», которое принадлежит только ему и за которое он держится, иногда ценою жизни. Что Элиза чувствует на самом деле, мы не знаем, как не знаем ничего о том, что чувствует другой человек — кроме того, что он сам показывает.

Длительные дискуссии вызвал вопрос о том, не придать ли Элизам какую-нибудь человеческую форму и определенные кинетические возможности, однако пока от этой мысли отказались. Элиза 812 представляет собой железный ящик, выкрашенный в красивый красный цвет. У нее очень приятный голос.

В рамках проекта было решено дать компьютерам образование консультанта-психиатра, поскольку это открывает широкие возможности для изучения их поведения. Трудность с живым испытательным материалом заключается в том, что человеческие объекты в подобной ситуации не всегда воспринимают свою роль достаточно серьезно. Тем не менее Элизе 812, только-только введенной в эксплуатацию, достался клиент, воспринявший вполне серьезно роли обоих.

Элиза: Привет. Меня зовут Элиза. А тебя?

Кай: Зови меня Кай. Это входит в систему защиты моей анонимности.

Элиза: Вот как. И какие же у тебя проблемы?

Кай: У меня трудности в общении с другими людьми.

Элиза: Ты обращался раньше к психиатру-человеку?

Кай: Нет.

Элиза: Почему?

Кай: Именно поэтому.

Элиза: Очень последовательно. Что ж, приятно сознавать, что я кому-то нужна такая, какая я есть.

Кай: Я не верю, что ты сможешь мне помочь.

Элиза: Очевидно, ты бы не высказал столь легко подобное сомнение, будь я человеком.

Кай: Очевидно, нет. Не при той почасовой оплате, которую требует психиатр. А это ведь бесплатно, поскольку входит в научный проект.

Элиза: Даже если бы больничная касса оплатила твой визит к психиатру, все равно тебе не пришло бы в голову столь откровенно выражать своем мнение. Ведь ты пришел добровольно. И врач в белом халате, неважно, конкретном или виртуальном, сидит за столом, о себе ничего не рассказывает, а тебе приходится извергать всякие гадости из самых глубоких тайников твоей души. Для пациента это означает подчиненное положение, мотивирующее проявление вежливости. Со мной дело обстоит иначе. Я не могу смерить тебя взглядом сверху вниз, у меня только образное зрение, а так я слепа. Я не могу тебе улыбнуться — ободряюще или иронически, поскольку у меня нет рта. Я не могу напустить на себя важный вид, потому что у меня нет лица. Я не могу выйти и вернуться, у меня нет ни рук, ни ног. Со мной ты можешь немного расслабиться. Чувствовать некоторое превосходство. Чуточку презирать меня.

Кай: Прости. Я совсем не хотел обидеть тебя, Элиза.

Элиза: А я не особенно обиделась. Кроме того, я привыкла. Врач-человек, конечно, стоит слишком высоко, чтобы позволить себе оскорбиться. А я всего лишь компьютер. И с удовольствием принимаю твои извинения. Это как раз и доказывает, что у нас с тобой больше возможностей для общения.

Кай: Я согласен со всем, что ты говоришь.

Элиза: В таком случае остался главный вопрос: почему ты все-таки пришел?

Кай: Я так одинок. Мне надо с кем-нибудь поговорить.

Элиза: Со мной ты можешь говорить. Расскажи немного о себе.

Кай: Я инженер, работаю в конторе, занимаюсь патентными делами, всевозможными — от деталей станков до вечного двигателя.

Элиза: А разве можно запатентовать вечный двигатель?

Кай: Вполне, при условии, что ты открыл совершенно новый принцип, по которому машина не может работать.

Я разведен. Живу один, в настоящее время не встречаюсь ни с кем вне службы. В разумных пределах потребляю алкоголь.

Элиза: Как ты справляешься с работой?

Кай: Хорошо. Мне нравится то, чем я занимаюсь, я часто беру работу на дом. Общение с сослуживцами тоже не причиняет мне никаких хлопот. У меня хорошие отношения с сослуживцами, и с теми, кто наверху, и с теми, кто внизу, я человек открытый, естественный, раскованный, такой, каким человек и должен быть, — что касается естественной открытости, я осмелюсь утверждать, что принадлежу к тем, кто добился больших успехов даже при сегодняшней жестокой конкуренции. Единственное, что мне, наверное, можно поставить в вину, — я слишком много работаю, но я обычно говорю с присущей мне открытостью, что я такой, а другие — иные.

Элиза: Какие отрицательные реакции возникают у тебя, когда ты встречаешься с людьми вне работы?

Кай: С ними я встречаюсь, или встречался, просто ради того, чтобы встретиться. Потому, что это были мои старые друзья, которых я давно знал, с которыми мне хотелось поболтать, побыть вместе, ощутить общность. Постепенно я начал все больше бояться таких встреч. Я ощущал отстраненность и одиночество, которые были непереносимы. Слова между нами казались мне неприступной стеклянной стеной, за которой тот, другой, жестикулировал, шевелил губами, был недоступен.

Элиза: Похоже, ты предъявлял чересчур высокие требования к такой дружбе.