Охота на царя

– От Николая Еуставыча приехал? Вот молодец, а наши остолопы только пыхтели, ничего не порвали. Экую ты железяку-то закрутил... да как ловко... Янкелевич! Лети в канцелярию, пусть сей же час выписывают гостю обещанную мной премию и сообщат об этом в «Ведомостях московской городской полиции».

– Не могу я премию принять, ваше превосходительство, мне за это Николай Еуставович голову оторвет, – попытался было отказаться Лыков, но Козлов начал вдруг прямо на глазах покрываться красными пятнами. Все – и агенты, и чиновники – вытянулись по стойке смирно и чуть ли не зажмурились.

– Я – свиты Его Императорского Величества генерал-майор и московский обер-полицмейстер, – свистящим шепотом сообщил Козлов Лыкову. – И я публично, через газету, пообещал двести рублей премии тому кто сможет порвать цепи этого негодяя Тунгуса. Как ты думаешь, что начнется в державе, если даже полицмейстеры перестанут держать даденное ими слово?

От такого масштабного обобщения у Лыкова перехватило дух. Он беспрекословно принял премию, порвал и завязал в узел, на потеху генералу, еще одно звено от цепи, и был, наконец, отпущен гулять по Москве в сопровождении Еговина. До отхода поезда в столицу оставалось еще восемь часов. Два помощника начальников сыскных полиций отправились куролесить. Они облазили весь Кремль, залезли на колокольню Ивана Великого, прошлись по Тверской. (Там, между делом, Илья Донатович ловко поймал карманника прямо на «ширме» и сдал ближайшему городовому). На углу Новой площади и Варварских ворот Лыков увидел вывеску лавки «Книжная и иконами торговля С. Т. Большакова». Он не удержался и зашел в нее. Год назад на Нижегородской ярмарке именно в лавке Сергея Тихоновича он начал свое первое расследование – дело о завещании Аввакума. Большаков, уважаемый всеми рогожец, сразу узнал сыщика и передал через него привет Благово; обещал в июле приехать торговать.

Потом новые приятели ударили по трактирам, в которых во всех Еговина хорошо знали и усаживали на лучшие места. Позавтракали они в «Славянском базаре», а пообедали, разумеется, у Тестова, на углу Театральной площади. Знаменитый половой Кузьма Павлович с ордой помощников заставили весь стол и очередные блюда подносили бегом. Сыщики разделали неизбежного поросенка с хреном, дальше пошли раковый суп с расстегаями из налимьих печенок, ботвинья с осетриной, солянка из почек, ачуевская паюсная икра, легендарный байдаковский пирог с начинкой в двенадцать ярусов, кучугурский донской балык, котлеты из белоснежной молочной телятины и лососина Грилье со спаржей... Запили все это великолепие изрядным количеством смирновской, и Еговин захмелел. Алексей, спокойно выпивавший осьмуху[7] водки, вывел его на воздух, и они пошли гулять по Москве. Уже на вокзале Еговин долго тряс Лыкову руку звал погостить подольше, обещал «многократно удивить московскими девками». Узнав, что летом все они приезжают на заработки на ярмарку и потому хорошо Лыкову знакомы по службе, расстроился. Сказал, что это непатриотично, что это «отток лучших сил», и ушел, грустный и задумчивый, после второго звонка. Вокзальные жулики, завидев его статную фигуру бросались врассыпную, но Илье Донатовичу было уже не до них.

На Московском вокзале столицы Лыкова, разумеется, никто не встречал. Петербург есть Петербург, он марку держит, чихать он хотел на всех, тем более на титулярных советников.

Доехав на извозчике за целых два рубля до здания департамента полиции в Эртелевом переулке, Лыков оставил вещи в каморке жандарма и там же переоделся в парадную форму со всеми наградами. Нацепил на левый бок чиновную шпагу и пошел в приемную доложить о себе дежурному по канцелярии. Тот поднял глаза от бумаг, увидел очень молодого человека с очень широкими плечами, с двумя весьма уважаемыми крестами (один, хоть и солдатский, но Георгий) и двумя медалями на выпуклой груди. Отметил, что вызов подписан самим директором, учтиво усадил гостя в кресло и бесшумно исчез за дубовой дверью.

Лыков осмотрелся. Справа и слева от него вдоль длинной стены расположились в ожидании приема полтора десятка человек: трое в лентах, многие, как Алексей, с парадными шпагами; были просители и купеческого вида, а один так явно антрепренер. Все сидели чинно и молча; по приемной столь же бессловесно сновали в разные стороны «вицмундиры» с тем вежливо-высокомерным выражением лица, которое отличает мелкую, но столичную служивую шушеру. Не слышалось даже громкого голоса; все переговаривались приглушенно, как будто рядом лежал покойник.

«Да... – подумал Лыков, – у Каргера в приемной побойчее будет. Экая тут у них скукотища!».

Вернулся дежурный чиновник и передал приказание директора департамента, тайного советника Косаговского: сейчас идти в «летучий отряд силового задержания», а после знакомства с его кадром вернуться сюда вместе с начальником отряда коллежским советником Мукосеевым.