Охота на уродов

Они поднялись на пятый этаж. Постояли рядом с дверью. И остановились на самом простом варианте. Павлов спустился на этаж вниз и уговорил тетку за пакет риса и упаковку макарон, которые он купил себе на вечер, позвонить в дверь и произнести:

– Из РЭУ. Квитанции о новом налоге за квартиру надо передать.

– Пошла ты, – донеслось из-за двери.

– А то милиция проверять будет. Бумажку оставить только, и все.

Сработало. Дверь открылась. В проеме появился Туман в синей майке с надписью "Фиджи".

– Здорово, – Павлов прошел в комнату, животом вдавливая Тумана в стену, а потом, разворачивая и снова припечатывая к стене. – Представляться надо?

– За что? – замычал Туман, рот и нос были прижаты к стене, и голос был неважнецкий.

– А ты забыл?

Привели понятых. Все путем. Пистолет лежал под ворохом одежды.

– Чего молчишь? Будешь рассказывать? – зевая, спросил Павлов, когда Аркаша, которому доверили руль, тронул "Фиат".

Павлов ощущал, как напряжение уходит, остается облегчение и радость от того, что закончилось все хорошо. Банда взята без единого выстрела.

– Ничего не знаю, – растягивая по-шпанскому буквы, выдал Туман.

– Твое дело. – Павлов еще шире зевнул. Показания Тумана были не особенно и нужны. Доказательств и без его показаний вагон.

В отделе в большом кабинете, откуда выгнали оперов, разговор был на троих – Аркаша, Павлов и Туман.

– Ну что. Туман, поговорим? Прокурорский следователь попозже будет, пока перекинемся словечком. – Павлов уселся напротив Тумана.

Туман не ответил. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу.

– Будем говорить? – спросил Аркаша. Туман презрительно скривился, нахально глядя на оперативников.

– Хрен тебе, дядя.

– Даже так, – удивился Павлов.

– Ага. – Туман потянулся к пачке сигарет, оставленной на столе операми, вынул одну из них. На его действия взирали с мрачным спокойствием. И тут он начал качать права:

– Я имею право на звонок. И без адвоката не скажу ни слова.

– Ни слова? – удивился Аркаша.

Туман не оценил многообещающей интонации.

– Ага. Менты клятые.

Его слишком вежливо брали и слишком трепетно с ним обращались, и такая уж у него натура: чувствуя мягкость, он принимал ее за слабость и наглел до самого предела, который только был возможен.

– Хер вы меня посадите, придурки!

И тут у него взорвалось в голове. Аркаша бил его ладонью. Когда Туман слетел со стула, Аркаша поднял его, сжал ему горло так, что дыхание перекрыло, снова сбил с ног.

– Тут и сдохнешь, мутант чернобыльский, – сказал Аркаша.

Тут еще пару раз, умело, так, чтобы на теле не оставалось следов, приложился Павлов и потом поднял руку:

– Хватит… Давай, гнида, пиши признанку…

Но Туман ничего не смог написать. Он впал в ступор. И отошел уже ближе к суду, когда в институте Сербского его накачали транквилизаторами. Но окончательно в себя так и не пришел. Стал каким-то заторможенным. Дерьма в нем не поубавилось, но взгляд ежеминутно становился одичалым, а потом тупым.

* * *

Жара стояла, как в пустыне летом. Вообще, июнь выдался необычно жарким. В прошлом году тоже было жарко, но не так.

В кабинете вентилятор гонял горячий воздух. Павлов бутылку за бутылкой извлекал из холодильника и жадно пил холодную газированную воду, но легче от этого становилось не надолго.

Прошел год, как взяли Тумана и его банду. Дело было громкое. Рассматривал его суд присяжных. Шварца и Кикимору оправдали. Суд присяжных для того и собирается, чтобы оправдать убийц, в основном потому, что те выглядят невинными и врут искренне. Потом был пересуд, тут уж осудили всех. Не повезло больше всех Туману, он как раз перед налетом на обменный пункт справил свое восемнадцатилетие и получал срок уже как взрослый. Двадцать лет ему предстояло провести в зоне. Тюрьма отхватил червонец. Шварц девять. Кикимора – как слабый пол, и учитывая чистосердечное раскаяние, обошлась тремя годами и принудительным лечением от наркомании. Может, ей оно и лучше, потому что на иглу она садилась все крепче, а в зоне у нее не будет такого свободного доступа к зелью.

Туман, несмотря на солидную статью – бандитизм, – долго спокойно жить на зоне не смог. Дал знать подлый нрав. Таких даже уголовники не любят, так что один раз его предупредили, когда сотворил что-то непотребное. А второй раз просто опустили, так что на двадцать лет ему было гарантировано секс-обслуживание уголовников. Павлов эти дерьмовые тюремные традиции не одобрял, но по отношению к Туману это было вполне справедливо.

Послышался осторожный уважительный стук, и Павлов крикнул:

– Открыто.

В кабинет вошел Золотой, ставший преемником Плотника. Его ребята стали выбиваться из-под контроля, так что Павлов пригласил его на профилактическую беседу.

– Слышь, Золотой, оглянуться не успеешь, как сам в камере окажешься, если твои уроды будут в районе беспредельничать, – сразу рубанул Павлов.

– Кто беспредельничает?

– Туз. Кузьма. На коммерсов московских наехали.

– Да они без моего ведома куролесят. – Золотой устроился на стуле, потупив взгляд. – Потом, заявы-то не было.

– Заява будет – тогда я с тобой и говорить не буду, Золотой.

– Да ладно, не кипятись.