Охота на уродов

– Да на хрен? Он теперь пуганый. – Тюрьма сплюнул кровавый сгусток.

– А как эти пидоры бежали!

– Меньше чем трое на одного наваливаться им западло! – буркнул Тюрьма. Голова шумела, удар по ней был существенный.

– Так их! – Туман пнул ногой старую шину, в которой зияла дыра – туда вошла пущенная для острастки первая пуля.

Кикимора всхлипывала, пытаясь восстановить целостность разодранного купальника.

– Пошли отсюда! – прикрикнул Туман.

* * *

У Кикиморы болела вся филейная часть. Ее папаша, вечно хмурый и нередко пьяный работяга с фарфорового завода, когда дочка пришла в третьем часу ночи, взял ремень и выпорол ее почем зря.

– Шалава растет, ух! – погрозил он ей ремнем и цыкнул на двух ее маленьких братьев, испуганно выглядывающих из спальни. – Не хватало еще, чтобы дочь на Тверской стояла!

– И встану! – с вызовом воскликнула она.

– Ах ты, – он опять замахнулся ремнем.

– Хватит – воскликнула мать, кутаясь в халат. – Она больше не будет.

Папаша вопросительно посмотрел на дочь.

– Буду, буду, буду! – закричала Кикимора.

– Вот блядь выросла! – папаша хлестнул ее по щеке, потом обреченно махнул рукой, обернулся и пошел в спальню.

Кикимора поплелась к себе в комнату, держась за больное место, упала на кровать и лежала, всхлипывая:

– Гад, гад, гад…

Папашка охаживал ее не первый раз. Конечно, обо всех ее выходках он не знал. Но того, что знал, было вполне достаточно для нервной трясучки. Еще три года назад его вызывали в милицию, уведомили, что дочурку застукали в подворотне, когда она нюхала клей с пацанами. От рук она отбивалась чем дальше, тем больше. Школу бросила. Проработала продавщицей три недели, но ее выгнали за отсутствие малейшего желания работать. А полгода назад он увидел у нее в сумке шприц и выпорол так, что она не могла две недели присесть. Ушла тогда из дома и жила в подвале дней десять. Потом заплесневела там, потянуло на нормальную еду, в домашний уют. И вернулась. Отец, осунувшийся и изнервничавшийся, ни слова не сказал ей тогда, пальцем не тронул. А мать все плакала.

Ох, как же болела задница! Ремень у отца был армейский, пригодный для таких экзекуций. И хлестал папашка со знанием дела.

– Ненавижу, ненавижу, – хлюпала она носом. Действительно, из глубин ее души поднималась мутная острая ненависть. Кикимора лежала и мечтала, что будет бить папашу ногами, а тот будет просить прощения. Убила бы… Убила…

В семье Кикимора чувствовала себя чужой. Ее злила курица-мать, которая все кудахтала, что желает ей только добра, выводил из себя раздражительный отец, приводил в бешенство сопливый мелкий братишка, все время ноющий.

Уткнувшись в мокрую подушку, она все-таки заснула. Сон был глубокий. В нем были кошмары, но утром она их не могла вспомнить. Кожа саднила, в одном месте ремень рассадил кожу до крови Она проглотила яичницу с томатами, которую приготовила мать.

– Ну и что ты дальше собираешься делать? – начала набивший оскомину разговор мать.

– А ниче, – ответила Кикимора.

– Ты о будущем думаешь?

– Да ладно, – отмахнулась Кикимора, набивая рот.

– Чем ты будешь заниматься?

– Квартиры грабить, – вдруг брякнула Кикимора.

– Дура!

– Пока, – Кикимора поднялась со стула и устремилась из квартиры.

В подвале все собрались давно. Разговор зашел о том же, о чем спрашивала Кикимору мать, – что делать дальше.

– Надо дела делать, – гундосил снова Туман. Его распирало оттого, что они являются обладателями огромного богатства – пяти стволов и нескольких коробок патронов – и не могут его употребить в дело. Наверное, так чувствует себя евнух, охраняющий гарем, падкий до женского пола и не способный ни на что.

– А если сберкассу взять, – предложил Туман.

– Какую сберкассу? – возмутился Тюрьма. – Ты с трех метров в Хорька не попал! А менты со стволами выскочат – чего ты делать будешь?

– Ты недавно ментов собирался валить, – огрызнулся не терпящий противоречий Туман.

– Я и сейчас согласен.

– Да, – задумался Туман. – Нужно потренироваться.

– Как? – не понял Тюрьма.

– Ну, грохнуть кого-то.

– Ну ты даешь, – протянул Шварц.

– Кому даю – мое дело, – кинул зло Туман. – Завалим, посмотрим, как оно, в натуре.

– А кого? – с сомнением произнес Тюрьма.

– А давайте папашу моего! – подала голос Кикимора.

– Кого? – удивился Тюрьма.

– Предка. Козел, житья не дает. Во, – она стянула джинсы и продемонстрировала исполосованный отцовским ремнем зад.

– Не. Сразу нас найдут, – отмахнулся Туман.

– Не найдут, – закапризничала Кикимора.

– Вентиль закрути, – бросил ей Туман, и Кикимора тут же послушно заткнулась. – Надо кого-то со стороны завалить.

– И кого?

– У теплоцентрали на Фруктовой бомжара живет. Его и завалим.

– А чего он тебе? – удивился Тюрьма.

– А ничего… Три года его, суку, знаю. С мамашей моей квасил и квасил. Во, – Туман ощерился, демонстрируя ряд зубов, в котором чернел провал. – Зуб, сука помойная, высадил.

– Давай лучше наваляем, – предложил Шварц.

– Наваляем… Он в два раза тебя шире. Кулак – во… Его мочить сразу надо.

Энтузиазма по этому поводу ни у кого, кроме Тумана, не возникло. Но ему, наконец, удалось уговорить корешей.

– А ты знаешь, где он? – спросил Туман.