Какие-нибудь красные границы, зеленые пунктиры или черные точки ни один великий топограф на план города нанести не мог. Да и был ли он, этот план? Может, в сейфе высокопоставленного блюстителя закона и лежало нечто похожее на карту. И там всякие объекты были разрисованы в разные цвета: в те же красный, черный и зеленый? Но подобный документ и хранить, пусть даже в несгораемом шкафу, было опасно. Представляете, ликероводочный завод, поилец и кормилец — с него питался как бюджет города, так и вся налоговая стая, — вдруг обведен черным кружочком? С чего вдруг?! Это же личная собственность братьев Васильевых, из которых старший — депутат Государственной думы. Бедолага, денно и нощно бдящий о заботах областного центра на самом державном уровне. А потом черный плавно переходит в красный, которым отмечены все рестораны, кафе, казино и все такое, что является вотчиной Еремы, не считая пару рынков. Остальные базары — зеленые, как владения «Чкаловцев»… Ну, и прочая мелочь типа угольных шахт, алюминиевого завода, нефтеперегонного комбината — все расцвечено, как клумба.
У хранителя подобного документа могут спросить, мол, чет это вы таите у себя сию ксиву? На кой? Чего вам не хватает? А могут и не спросить, похоронят с почестями — и все…
Так что нет никакой карты. Можно, конечно, описать, сколько трудов, энергии и крови потратил господин Ермитин, чтобы упорядочить жизнь областного центра, приструнить беспредел и поделить город на три «околотка», сотворив своеобразную «Антанту». Но он, как вы уже знаете, поспешает, не будем отвлекаться и мы.
Кабы все убитые, расстрелянные, замученные и просто почившие в бозе подельники, сокамерники, тузы и шестерки дожили до преклонных лет Виктора Всеволодовича, вряд ли бы они узнали в нем прежнего Ерему. Неожиданный диабет выжрал его дотла. А злобным он был всегда. По этому поводу весело говаривал: «Ангелы богами не становятся», «Первая пуля — вежливому командиру», и уточнял: «Сзади…»
Не то, чтоб он был высок, но коренаст и широкоплеч, силу в руках имел страшенную, гвозди гнул и колоды рвал. Диабет сказался на зрении, зубах, стали слабеть ноги. Глядя через увеличительные стекла очков, причмокивая вставными челюстями, медленно ступая, опираясь на антикварную трость слоновой кости, Ерема не походил на героя. Он скорее выглядел, как заслуженный учитель, выпестовавший уйму героев и космонавтов для любимой Родины.
Посиживая в закрытом банкетном зале самого дорогого кабака, который принадлежал ему, Виктор Всеволодович на беззлобные пикировки братьев Васильевых или Макара из «чкаловских», а не пора ли, Ерема, на заслуженный отдых, отвечал:
— Хо ща… Прям на Филиппины… Пару дней потерпите, пока орлята подрастут, — и, клацая зубами, лупил громадные зенки из-за очков на Ала с Леоном.
Тем оставалось мило ухмыляться. Понимали: в случае чего — передела не будет, у короны есть наследники. Друзья-бандиты знали их не только по художественным портретам «Молодежь строит БАМ». Васильев-старший — дурак дураком и алкаш, потому, в отличие от младшего братца, потянул лишь на депутата областного Законодательного собрания, — бреясь по утрам, небось вспоминает Ала. Кое-что у него на роже оставлено. А Макар должен благодарить Леона, ибо смена власти у «чкаловских» произошла не без его помощи. Впрочем, это дела давно минувших дней. Можете ханжески морщиться, но в городе дела шли неплохо: врачи и учителя получали зарплату вовремя, а симфонический оркестр несколько раз съездил на гастроли за границу… Хотя сами меценаты на концертах классической музыки замечены не были.
В целом он особо пылкой любви к Алу с Леоном не испытывал. Вопрос же о «наследии» повернулся другим боком, когда неожиданно появился настоящий племянник старика откуда-то из Сибири. Был он необычайно меток и звали его Олег. Олежек. Паренек особенно не светился, жил где-то в городе, но, когда возникала в нем необходимость, появлялся тут же. Только Ерема мог с ним связаться.
Этим самым сыночком своей затерянной в Сибири сестры Виктор Всеволодович уравнивал баланс в городе…
Но подоплека была в ином, а именно — в социальном происхождении. Если команда Еремы имела, согласно теории Ломброзо, устойчивый криминальный генофонд, то Ал с Леоном были представителями «белых воротничков». Уважение к ним состояло из трех компонентов: зависть, страх и недоверие. И все потому, что они — другие, с нестандартным мышлением. Черт знает, что еще могут учудить…
Благодаря высокому покровительству их не трогали. Но не сказать, чтобы дорогой Дядя выражал обожание. Его благосклонность тоже имела тайные причины.
Ал тогда еще находился в беспамятстве. Точнее, уже приходил в себя. Как-то в полубреду он услышал и запомнил разговор. Беседовали в комнате у его постели.
— Ерема, ты с меня за этого мальчонку получишь. Щедро…
— Ты уже говорил…
— Чего ж нос воротишь?
— Стар ты, Родионыч. А что с тобой вдруг случится?
— Леша знает.
— Он же без памяти.
— Придет время, вспомнит. Обещаю.
— Я тебе верю. Ты же колдун, сам видел, как ты со всякой живностью общаешься…
— Нехитрое дело… Душа да любовь — и вся недолга.