Люция, сидящая рядом с магом нахохлилась. Значит, просить прощения у неё бабка не собирается, а ведь она, Люция, тоже чуть не погибла. Одну эту косоглазую ведьму вспомнить… И девушка гневно испепелила взглядом бывшую возлюбленную Тороя. Эрнин презрительно скривила губы, а почувствовав на себе взгляд юной колдунки, окатила ту таким презрением, что у Люции от бессильной злости аж сердце зашлось.
— Итель, чего ты добиваешься? — это осмелился, наконец, подать голос Алех.
Фиалка с сожалением перевела взгляд с Тороя на эльфа. Всё это время бессмертный молчал, собираясь с духом. О, лишь по одной вскользь брошенной улыбке красавицы-ведьмы эльф понял — она всегда,
— Я уже всего добилась. — Тихо сказала она и в очередной раз мягко улыбнулась.
— Но ты так и не ответила — зачем?
Итель сокрушённо покачала головой, словно бы досадуя, что её забрасывают какими-то глупыми, несущественными вопросами и при этом не спрашивают о главном. Точнее,
— Алех, всё, что мы совершаем в этом мире, мы совершаем от любви, для любви и во имя любви. — Она сделала паузу и слегка приподняла красивые брови, ни дать, ни взять многомудрая наставница, ожидающая ответа от ученика-лоботряса.
Алех не нашёлся, что ещё спросить и растерянно смолк.
— Скажи, Хельзак, кто сжёг тебе лицо? — внезапно обернулась Итель к некроманту.
Хмурый колдун стал совершенно мрачен. Он не понимал, зачем ведьма задет ему этот совершенно несвоевременный вопрос, однако ответил:
— Среди здешних магов был один… Зайр его звали. Состоял при восточной провинции Нимулун. Я тогда совсем молодой был. Глупый. Хотел одной старухе сына воскресить. Я у неё ночь ночевал, а наутро уже уходить собрался, а сынок её единственный с сеновала упал. У них там, в Нимулуне, всё лучшее — гостю, вот я и ночевал в доме, а мальчишка на сеновале. Ну и, когда спускался он, лесенка та, хлипкая, сломалась под ногой… Там и лететь-то невысоко. А он как-то неудачно. Да шеей на дровяницу. Ну и помер. Она и заголосила. Сынок-то единственный был.
Итель насмешливо смотрела на Алеха, словно ожидая от него, хотя и запоздалого, но
Люция теперь смотрела на хмурого и уродливого некроманта едва ли не с восхищением. Сначала-то её напугала его страшная рожа, а после рассказа о разве что не героическом поступке, захотелось едва ли не обнять.
Лишь Торой молчал, невозмутимо глядя на колдуна. Понятно, что некромант сделал благое дело, вот только не сказал Хельзак, из кого он жизнь для своего колдовства потянул? Из старушки-матери? Нет, из этой вряд ли. Значит из какого-нибудь деревенского жителя. А то и двоих. Интересно, после удачного воскрешения единственного сына старухи, сколько было нежданных похорон в деревеньке? Или всё дело неурожаем и засухой закончилось, а то и мором скота? Где-то ведь да черпнул некромант Силу для своего щедрого поступка.
— А вы, мальчики, — обратилась ведьма к близнецам. — Расскажите, как от вас вельможные родители отказались, как из Атии прогнали за колдовство. Не стесняйтесь.
Близнецы покраснели пуще прежнего и вовсе спрятали глаза. А Торой подумал, то-то черты их лиц показались ему ещё при первой встрече слишком благородными, породистыми что ли…
— А, может быть, ты, Эрнин, расскажешь о том, как тебя едва не сожгли на костре, когда ты была совсем девчонкой? Или, нет, Люция! Расскажи-ка лучше ты.
Колдунка вздрогнула и испуганно уставилась на Фиалку. Ей-то чего рассказывать?
— Что глазами хлопаешь? — сварливо спросила ведьма. — Или не у тебя на глазах бабку истязали да на костёр тащили? Сама-то тоже, небось, едва ноги унесла.
Люция открыла было рот, но тут же снова закрыла и насупилась.
— Я понял. — Тихо сказал Алех. — Ты, значит, в освободительницы угнетённых подалась?
Итель лениво поморщилась и даже хмыкнула.