Подняв отяжелевшую голову, Торой с ужасом воззрился на Фиалку и увидел как в зеркале, к которому она приникла, возникла смутная фигура неизвестного пришлеца. А потом рябь исчезла, и стекло показало… Рогона. Он стоял, подавшись вперёд на фоне обступившей его со всех сторон тьмы. И смотрел на Фиалку.
Итель тянула руки к мужу, но никак не могла дотронуться до него — пальцы вязли в неосязаемой пустоте, не находили, не нащупывали того, кого искали.
— Любимый мой… — срывающимся голосом шептала красавица-ведьма. — Любимый мой, я пришла освободить тебя, вернуть тебя. Протяни мне руку.
И Торой с ужасом увидел, как ладонь Рогона медленно поднялась и нерешительно замерла в какой-то пяди от ладони Ители…
Из вязких объятий Вечности, из могильного холода он вышел к ней, верный Зову и памяти. Он смотрел только на неё, глаза в глаза. И сколько муки было в этом молчаливом взоре! Из мира мёртвых смотреть в мир живых и видеть то, что давно забыл. Из пучин Тьмы и Безвременья на мгновенье заглянуть туда, где есть жизнь и любовь, тепло солнечного света и запах напитанной дождём земли? Он смотрел на свою Фиалку, и его глаза
— Родной мой! — Итель скребла руками по податливому, словно мокрая ткань, стеклу. — Я знаю, знаю, как тебя вернуть. Взгляни на них, они самые сильные, их Силы будет довольно. А он, он такой же как ты… Вы так похожи. Только не исчезай…
Её шёпот невнятный и безумный эхом отдавался в уголках залы.
Торой застонал — даже этот тихий шелест женского голоса причинял настрадавшимся от Призыва ушам нестерпимую боль. Но через долю мгновения пришло понимание сказанных ведьмой слов. И тут уж стало не до боли. Маг проклинал себя за недогадливость и беспомощность.
Вовсе не равновесие было нужно Фиалке, и не равенство между колдунами и магами, совсем не этого она добивалась столько лет, не к этому шла. Она хотела вернуть Рогона, ждала, когда появится на свет тот, в чьё тело можно будет перетянуть душу мужа из Мира Скорби. И тело это должно быть молодым и сильным, чтобы Рогон в новой оболочке не чувствовал себя ни ущербным, ни беспомощным. А Торой ведь не уступает мужу Фиалки в Силе, он молод, крепок и сможет вместить в себя новую сущность. А эти колдуны и некроманты? Они были нужны красавице-ведьме вовсе не как спутники или помощники, а как
Ах, какой дурак! Гиа хотел вернуть умершую жену, но не сумел, поскольку не был волшебником. Тогда он спрятал Зеркало. Может, просто ждал удобного для обряда случая, а может, не захотел идти к поставленной цели
А Торой? Какой же непроходимый глупец! Он взвешивал и примерял этот мир на себя, мужчину. Но Фиалка-то была женщиной, причём влюблённой женщиной, которая ради своей безумной страсти пойдёт на всё — на убийство, предательство, подлость. Она подготовила этот мир к возвращению Рогона — убила и низложила магов, чтобы те не могли препятствовать её мужу своими интригами. Итель вернёт Рогона, а возможно даже сделает его бессмертным. Иначе, зачем столько
Колдунья подготовила мир для своего воскресшего чувства. А Рогон, конечно, и думать не думал в своё время, что неизвестная ведьма, завладевшая зеркалом, окажется его собственной женой. Да, он, конечно, не знал, что Фиалка на самом деле бессмертная лефийка. И уж, тем более, он не предполагал, что от одиночества и тоски по нему она сойдёт с ума.
Торой мутнеющим взором обвёл Залу — на полу корчились, зажимая руками кровоточащие уши чернокнижники, Алех лежал, запрокинув голову, под столом — бледный и неподвижный. Илан съежился рядом — то ли без сознания, то ли оглушённый Зовом. И только Элукс, которому были чужды все эти волшебные экивоки, безостановочно рисовал в своём альбоме. Для него всё происходящее было лишь представлением. Эрнин замерла, скованная ужасом.
И тут волшебник вспомнил и
Девчонку.
Люция!
Он вскочил на ноги, словно ужаленный. Всё стало неважным, вторичным. И мальчик, и Алех, и некроманты, и даже Итель со своей неистовой любовью. Люция!
Колдунка неподвижно стояла возле наставницы, тогда как Фиалка судорожно обнимала зеркальное стекло и умоляла мужа:
— Руку! Дай мне руку! Я так долго ждала! Я стольким пожертвовала! Дай мне руку!!!