Кафе выглядело убого. И пахло тут не кофе, а пронафталиненной столовой. Последний раз Рита была здесь с Мишкой Климовым тогда, перед самым своим бегством из Тогучина. Тогда Мишка и назвал это место пренебрежительным словом «кафешка», а Рита, как Вика сейчас, чувствовала себя приглашенной в дорогущий ресторан.
А ведь их разделяет не просто стол. Все сложнее.
— Ты куда теперь? — спросила Вика. — Обратно в Москву?
В нынешних обстоятельствах это прозвучало как издевка, хотя Вика не издевалась.
— А что, — спросила зачем-то Рита, — со мной хочешь?
Голос ее сделался вдруг неприятным, но Вика, кажется, ничего не заметила, покачала головой.
— Нет, не хочу. Знаешь, я их боюсь.
— Кого?
— Больших городов. Я подумала, когда кругом много людей, ты ведь лишаешься простого права на одиночество. А художнику одиночество временами жизненно необходимо.
— Ты все еще рисуешь? — спросила Рита.
— Ага, — впервые, как прежде, по-детски просияла сестренка.
Рита положила на стол перед сестрой деньги почти всю полученную от «кузена» пачку.
— Возьми, пожалуйста.
— Зачем? — напряглась Вика.
Рите захотелось заплакать, но слез не было, а выть без слез посреди тогучинского кабака казалось глупым и неудобным.
— Краски себе купишь, — выдавила Рита и заговорила вдруг быстро-быстро, на одном дыхании, словно читая молитву: — Возьми, пожалуйста. Возьми. Если я это все не для вас… не для тебя, тогда я вообще не понимаю, зачем все это. Возьми, пожалуйста, возьми, возьми, возьми!
— Ты что, Рит? — испугалась Вика. — Успокойся. Все хорошо.
Вика говорила что-то еще. Рита перестала вникать в смысл слов. Слова лились, обтекая ее, как вода обтекает камень. Все они были неважны. Рита вдруг придумала для себя, что важно теперь лишь одно слово.
И она ждала его. Ждала, что сестренка назовет ее как в детстве — Аритой. Хотя бы один раз.
Но детское имя японской мультяшной принцессы так и не прозвучало.
Зато так и остался висеть в воздухе неразрешимый вопрос: «Куда теперь?» Дома у нее больше не было. В Москву? Куда? В съемную квартиру? К «выпотрошенному», ограбленному с ее помощью Нильсу? К палачу Николаю
Александровичу? Или к «кузену» Косте и «дяде" Олегу — проситься обратно на работу?
Нет, в этот бизнес она не вернется. Ну а куда тогда? Куда ей идти? Что делать?
Рита тепло распрощалась с сестренкой и осталась наедине с тогучинским морозом.
Стемнело быстро. Мороз окреп, ветер усилился. Рита вдруг почувствовала, что она совершенно одна. У нее теперь никого нет, ничего не осталось.
Правда, есть деньги. Можно снять номер в гостинице или сесть в поезд и уехать в любую точку географии. Вот только какой в этом смысл? Ее никто нигде не ждет. Деньги со временем кончатся, а даже если б и не кончались… Человеческие отношения за деньги не купишь. Дом не купишь. Жилплощадь купить можно, а дом — нет.
Рита вышла на дорогу, пошла куда-то, не думая о направлении^
Началась метель. Колючий снег порывами кидался в лицо, ветер лишал возможности дышать. Свет редких тусклых фонарей едва пробивался через вьющуюся в бешеном танце снежную крупу.
В такой пурге невозможно было разобрать уже ничего, не то что дорогу.
«И хорошо, — подумала Рита, — так и буду идти, пока кто-нибудь не собьет».
Словно прочитав ее мысли, спину осветили огни противотуманных фар. Рита внутренне приготовилась к удару, но машина прошуршала мимо и мягко остановилась. Старенькая потрепанная «девятка». Рита поравнялась с машиной. Немолодой водитель опустил стекло, посмотрел из салона с отеческим беспокойством.
— Ты куда идешь, дочка? Садись, подвезу. Не по погоде пешком ходить.
Повинуясь судьбе, Рита села в машину.
— Так куда тебе?
Рита с благодарностью посмотрела на водителя и неожиданно для себя назвала адрес. Мужчина, предложивший подвезти, крякнул, но ничего не сказал, и машина завертелась в снежной круговерти.
Потом был чужой дом, чужой подъезд, чужая дверь и чужая женщина.
— Здравствуйте, — сказала ей Рита. — А папа дома?
Рита знала, где живет отец, но никогда у него не была. Мать построила отношения таким образом, что тема папы и его новой семьи была под запретом. Про отца вспоминали лишь тогда, когда нужно было сделать одной из дочерей внушение. Тогда происходил короткий сеанс телефонной связи. Этим общение чаще всего и ограничивалось.
Может быть, именно поэтому у Риты сложилось впечатление, что они не нужны отцу. Ощущение оказалось неверным.
Папа был дома. Папа принял ее без вопросов и оговорок. Впустил, накормил, напоил чаем, познакомил с женой. Только потом очень деликатно поинтересовался: «Что случилось?» И тогда Рита наконец разревелась, давая волю давно копившимся слезам.
Отцу она рассказала все. Разговор затянулся далеко за полночь. Ирина — новая жена отца — вежливо попрощалась, пожелала доброй ночи и ушла спать, а они все говорили.
Историю бегства из семьи папа выслушал с пониманием. Всю московскую аферу воспринял, хмуро играя желваками. Так же мрачно принял весть о смерти бабушки. А на последний выпад матери только тяжело вздохнул:
— Ксения в своем репертуаре.